 Приходит ко мне корешок Вася в понедельник прошлый и спрашивает, нет ли у меня взаймы до получки тысчонки. Я, понятно, выпучил глаза, как у камбалы, пальцем указательным повертел у виска, и говорю, гостю незваному, что у меня не то, что тысячи, у меня пятерки на бутылку не водится, по причине тяжелого многодневного запоя. А в доме из жратвы только луковица осталась. Вася постоял, губами пожевал, но уходить сразу не стал, хотя после такого чистосердечного признания я ему до следующей пенсии не то, что не друг, но и мягко говоря, никакой не товарищ. Все, что можно было пропить из мебели – я пропил еще в декабре, а что осталось в наличии, ни один барыга не берет по причине ветхости и дряхлости. На два оставшихся стула я сам не сажусь, для гостей держу, чтоб потом по больницам переломы на себе не лечить, и стол безногий: из четырех ног у него три остались, да и те качаются из стороны в сторону, как при землетрясении. И Вася все это знает, но стоит, не уходит, думает что-то. Короче говоря, подумал Вася, подумал и спрашивает меня про паспорт. Паспорт есть, говорю, сохранил для похорон, чтоб потом не спутали, кто уже помер, а кто еще жив, но давать его под кредиты в банк больше не буду. Меня с последнего раза за стиральную машину банковские охранники по выбиванию долга, чуть не прибили в собственной хате.
- Не, - говорит умный Вася, - паспорт твой для получения кредитов уже не пригоден. Они его во все компьютеры мира внесли, как конченого пьяницу и афериста.
- Так, чего стоишь тут и нудишь, - обиделся я на афериста. – Какой я на хрен тебе аферист. Жулики по кабинетам сидят в Кабмине.
На пьяницу я обижаться не стал. Кто ж счас не пьет с горя или с радости, что проснулся утром живым дома, а не в холодном морге.
- А вот, скажи мне Георгий, - переходит на официальную речь Василий, - а нет ли у тебя дома старой сберкнижки еще с советских времен?
- И какое дело тебе до моих сбережений советских, - спрашиваю Васю, а сам думаю, неужели время пришло, и я смогу сегодня денег слупить на бутылку со сгоревшего вклада.
- Пришло, Георгий, пришло, - прочитал по моим глазам Вася и потерся спиной о косяк двери. - Юля, тем, кто за нее голосовал – дарует по тысчонке со старой сберкнижки. А после того, как ее президентшей изберут, еще по тыще даст каждому.
- Голосил, - кричу Васе, - за Юлю. Гадом буду, голосил и птичку где надо ставил и бюллетень им выносил.
- Это я знаю, - оборвал меня гость незваный, - мы ж за эти бюллетени от Юлиных агитаторов две бутылки получили на выборах. Тут без проблем, я свидетель. Книжку показывай скорей, у тебя шанс открылся.
Я, сразу в тумбочку полез, пошурудил там наощупь и извлек родимую на свет божий. Открываю, а там стоит цифра в остатках – две тыщи.
В ту же секунду рванули мы с Васей в сберкассу, а там очередь, как в мавзолей к вечно живому. Я хотел протиснуться мимо старух древних вовнутрь, чтобы спросить у тех, кто на деньгах сидит, что да как. А меня эти старухи зонтами и стульями, как стали лупить, что я чуть не помер от побоев.
- Мы, - орут старые, - с пяти утра тут стоим, а некоторые хамы, прут в сберкассу, как на буфет.
- Да узнать я хотел, чего с книжкой – то делать? – Тычу всей очереди банковскую бумагу.
- Сюда не с книжками, сюда с талонами надо и ксероксами приходить, узнай сначала порядок, а потом при, со всей дури, - проинструктировал меня дед в вылинявшем пальто и заячьей шапке на голове, - а талоны дают в другом конце города, на трамвайном повороте контора стоит по всяким начислениям.
Делать нечего. Сделал я с Васей ксерокс с паспорта и с кода, и попер туда, куда послали. А там очередина, еще больше, чем в мавзолей. Народ злой и нервный стоит. Я, значит, очередь в хвосте занимаю и спрашиваю, до вечера – то примут. А бабка впереди стоящая спрашивает меня про квиточек и номер.
- Какой еще квиточек, - кричу я, - меня из сберкассы за ним послали на трамвайный поворот.
- А сейчас тебя отсюда обратно пошлют, - смеется старуха мне в глаза.
- Это почему же? - ору я. – В сберкассе сказали квиточек им нужен. А квиточек дают на трамвайном повороте.
- По пятницам и субботам здесь подают, а сегодня понедельник, - прошамкала старуха. – Мы уже одну пятницу и одну субботу отстояли, а теперь, отстоим до четверга, чтоб банковские на наши книжки поглядели и только потом пошлют нас отсюда в сбербанк на списки смотреть. Как в списке себя увидишь – занимай живую очередь и штурмуй кассу. За неделю прорвешься.
Делать нечего. Дождался я пятницы и попер на трамвайный поворот с дружком своим Васей. Народу там, как и в прежний раз. Хотел, я было внутрь сунуться – хренушки. Два мента в дверях намертво стоят, внутрь не пускает. А на улице холод страшный. Промерз я там до самых костей, а потом на тебе чудеса в решете, выходят из помещения эти менты, и давай раздавать квиточки в сберкассу. Выхватил я свой для сберкассы на Интернациональной и идти уже хотел, а Вася, мужик с опытом, не спеши, говорит, прочитай, что ж в той бумажке.
Надеваю очки и читаю вслух, с выражениями. Не, не так, выражения из меня потом пошли, а вначале я читал, по писанному.
«Талон 9
На регистрацию вкладчика
Дата 28. 5. 08
Время –
Подпись – неразборчивая».
Вася меня остановил нервно и кричит: «А ну-ка, дату еще раз произнеси».
- 28 мая 2008 года. - И тут до меня доходит, что ни сегодня, ни завтра, ни через месяц я кровных своих не увижу.
Я мента за грудки, который бумажки раздавал.
- Ты чё, - кричу, - мне за очередь впарил. Да я до конца мая не доживу. Мне на завтра квиток давай.
А мент мне, нарушаете, гражданин. И свисток в рот сует. Вася видит такое дело, схватил меня за рукав и потащил за собой.
- Не кипятись, Георгий, - говорит он, - это Юлька специально вас лохов на деньги разводит, чтоб подольше премьершей просидеть. Ты ж, теперь, молить бога станешь, чтоб ее, голубу, не скинули с кресла мягкого, пока ты свои кровные не получишь. А она за это время все свои дела сделает, дружкам заводы продаст, а потом изобразит печальное лицо и скажет тебе, дураку, что, мол, хотела народ весь осчастливить, да не дали гады всякие. Поэтому, выбирайте меня еще раз, но не премьеркой подневольной, а президентшей. Вот тогда уж я точно, каждому, кто за меня проголосует, по его, обесцененной в сто раз, тыще дам.
Вернулся я к себе в хату обездоленную и думу думаю. Васька, может и прав по – своему. Но, у него – то, гада, сберкнижки нет, потому что молод еще. А у меня-то вот она, родимая тыща лежит. Поэтому я на площадь пойду, если Юлю опять снимать будут, и орать стану: «Не трожь, Юльку, до мая, мать вашу! В президентши ее! Пусть бабло вначале мое вернет с книжки, а уж потом, деритесь вы за кресло ее, гады ненасытные».
Георгий Дураков.
Источник: Компромат в Украине
|
