Крымчаки. В прошедшем 2004 году 11 декабря – день массового истребления крымчаков и евреев в 1941 году немецкими фашистами – впервые отмечался на государственном уровне как День крымского Холокоста, день траура. Трагические события нашли отражение в воспоминаниях ветерана трех войн (первой мировой, финской и Великой Отечественной) симферопольца Марка Евсеевича Пиастро. Пройдя боевой путь в составе 51-й Армии, после войны ветеран много времени уделял поисковой работе. Находил могилы погибших в Крыму бойцов, устанавливал имена погибших. Марк Евсеевич умер в возрасте 87 лет 9 мая 1982 на трибуне во время парада Победы в г. Нарве.
Не объявляя войну, 22 июня 1941 г. гитлеровские войска напали на нашу Родину, и это в Крыму почувствовали сразу, первые налеты были на Севастополь и другие приморские города.
С первых дней войны братья Пиастро были призваны: Абрам – сопровождать эвакуированных на север, Исаак – на укрепление Перекопа (там создавали укрепрайон), Марк – в Управление Пограничных войск Черноморского округа, Бориса сразу отправили на Западный фронт, Петра как врача направили на Дальний Восток. Старший внук Ефим (сын Абрама), летчик, водил тяжелые бомбардировщики. Так рассеялась большая семья. Дочь Анна с мужем Абрамом Леви и их семья оказались в ленинградской блокаде.
Отец, которому было 83 года, и 79-летняя мать не хотели никуда ехать. Они не верили, что их могут уничтожить, хотя и очень боялись фашистов и предателей.
Прощание сыновей с отцом и матерью казалось драматическим, но отец, чтобы воодушевить нас, сказал Борису и Марку, уходящим на фронт: «Смотрите, дети мои, вернитесь с победой над фашистами и чтобы на груди у вас красовались медали за боевые дела. А мы здесь, чем сможем, поможем вашим семьям, но никуда не поедем. Да благословит вас Всевышний». Он поцеловал детей, и мать горько заплакала.
Многие крымчаки не имели возможности выехать из Крыма. Все казались какими-то беспомощными, не понимая, что происходит. Мужчины призывного возраста пошли в армию, кроме инвалидов и больных. А о стариках, женщинах и детях и говорить не приходилось, все были обречены на гибель.
Начались трагические, кошмарные дни и ночи, когда город был занят фашистскими захватчиками, которые начали издавать приказ за приказом, за все угрожая расстрелом.
9 декабря всех крымчаков, кроме престарелых и инвалидов, которые не могли ходить, под угрозой расстрела пригнали на сборные пункты. В приказе указывалось, что все они переселяются в Карасубазар (по другим источникам – «в Бессарабию» – Ред.), чему многие поверили, вещи было приказано из дома не брать, кроме драгоценностей, еды и легкой одежды. Конечно, каждая семья брала с собой все, что было ценного и дорогого.
Так был обманут крымчакский народ. И 11 декабря 1941 года колонна крымчаков, более двух тысяч человек, – женщин, стариков, детей – направилась по шоссе, идущему, как казалось, на Карасубазар. Но колонну остановили на десятом километре у противотанкового рва. Был сильный мороз и ветер, время предрассветное. Все вошли в ров, и на этом месте были зверски истреблены немецко-фашистскими оккупантами старики, женщины, дети. Никто живым не остался.
Война продолжалась, и мы изгоняли огнем и штыком оккупантов. И вот мы на подступах к Крыму. Чонгарский мост, Джанкой – и мы в Крыму. О злодеяниях фашистов я узнал в апреле 1944 года, когда мы освободили крымские города и села. В Симферополе вместе с полковником Терещенко, начальником связи нашей 4-й пограничной дивизии, мы выехали к месту расстрела на десятом километре по Феодосийскому шоссе, там, где был противотанковый ров протяженностью 1250 и шириной около трех метров. Ров был наполнен еще не закопанными трупами, всюду торчали ноги, руки, валялись головные уборы, галоши и множество гильз от немецких автоматов, винтовок и пистолетов. Видно, после расстрела добивали оставшихся в живых и раненых. В большинстве это были дети, которых матери уберегали в своих объятиях, или осмелившиеся выбраться из этого огненного рва.
Когда мы вернулись в Симферополь, полковник Терещенко долго не мог говорить и на прощание сказал мне: «Марк Евсеевич, надо мстить, мстить до самого Берлина».
Теперь у меня была задача повторно побывать во всех квартирах, где жили родители, братья, родственники, знакомые крымчаки. Конечно, ни души я не увидел. Когда я выходил из ворот на улице Кантарной, 19, где жили отец, мать и большая наша семья, меня остановила знакомая соседка, гречанка Дугуджиева, которая жила как раз напротив родительского дома.
Вот что она рассказала: «…Всю ночь 10 декабря не смогли уснуть, так как вновь ходили по всем дворам и вытаскивали оставшихся спрятавшихся крымчаков и евреев, грозя расстрелами на месте. Рыскали по квартирам и полицаи. Казалось, в городе происходили бои, такой сильной была стрельба. К утру на 11 декабря стало совсем тихо, и на нашу улицу начали подъезжать крытые черного цвета автомашины.
Одна из машин остановилась на углу Кантарной и Караимской улиц. Что же я увидела! Выводили из домов стариков и старух под конвоем фашистских солдат к этой злополучной машине. Среди арестованных я вижу Ешвакая и Чипорапай, и многих стариков и старух нашей улицы, крымчаков. Около дома № 19, в котором жили твои родители, фашист прикладом ружья подтолкнул Ешвакая, вроде «скорей, скорей!». Ешвакай опирался на свою кизиловую палку, которую издавна носил. Палка была сухая и крепкая, как сталь в крепких руках. Был такой момент, когда я подумала: «А ведь этот старик Ешвакай горяч». В этот момент Ешвакай как-то стремительно повернулся и, как молодой, с такой силой ударил по голове фашиста, что сразу тот упал замертво. Это был фашист, который его подталкивал прикладом. Тут же второй фашист из автомата убил Ешвакая, у которого еще палка была в руках.
Чипорапай упала на тело Ешвакая, и ее тоже пристрелили в спину. Так их обоих убили на улице. Поднялся большой переполох, так как стреляли все конвоиры, произошло замешательство. Только когда со стороны машины пришли старшие, стрельба прекратилась, убитых понесли к машине и бросили в нее, как и всех стариков и старух. Машину закрыли наглухо, в пути пустили ядовитый газ. Так всех прикончили в машине-душегубке и повезли ко рву на десятом километре, куда и бросили. Эти машины беспрерывно подвозили умертвленных газом к могиле. Только Ешвакай и Чипорапай Пиастро не сдались живыми, отважно приняв смерть. Эти ужасные дни декабря 1941 года незабываемы для крымчаков».
Как бы предчувствуя недоброе, наши музыканты: Аарон и Исаак Мешуламы, Аарон Ламброзо, Ешува Перич и другие пришли на сборный пункт со своими музыкальными инструментами и начали играть жалостные крымчакские песни. Многие, в том числе женщины и дети, пели и плакали, точно зная, что их поведут на гибель. И они не ошиблись в своих предчувствиях.
Кто бы мог ответить, почему ни в чем не повинный древний честный трудолюбивый народ, любящий жизнь, семью и радость, был так коварно, жестоко, бесчеловечно истреблен немецко-фашистскими оккупантами, не щадивших ни детей, ни женщин, ни больных, ни слепых?
…Видно, были крымчаки обмануты тем, что переходят на новое место.
Так был истреблен немецко-фашистскими захватчиками древний народ крымчаки, по всему Крыму более трех четвертей всего народа. И теперь ежегодно оставшиеся в живых крымчаки едут ко рву, что на десятом километре, и чтят память погибших возложением венков и цветов к сооруженному на этом скорбном месте памятнику. Подготовила Наталья Сумина, газета «Республика Крым», 2005 г. "Кърымчахлар" (Крымчаки) №1 2005 г.
Опубликовано на сайте www.agatov.com
5 марта 2008 года
3 |
