 Книга «В поисках крымчакского переулка» оказалась самой сложной в моей жизни. Я пишу ее уже несколько лет и не знаю, когда в рукописи появится финальная точка. Намного проще было писать романы и повести, закручивая сюжеты кровавых историй в жуткий детектив-загадку, прятать среди добропорядочных граждан негодяя убийцу, разоблачать реальных преступников из моей прошлой жизни, меняя им фамилии и имена. Мошенники, воры и взяточники, узнав себя в героях книги, грозили мне при встрече, досаждали телефонными звонками, писали доносы и ходили по судам защищать «честь и достоинство». Я отбивался от прототипов литературных героев в судах, советовал им стать на правильный путь и надеялся, что этими преступниками когда-нибудь займутся следователи. Но милиция заниматься «сильными мира сего» не желала… В отличие от придуманных детективных историй «В поисках крымчакского переулка» нет прототипов и нет литературных героев. Я оставил своим знакомым настоящие имена и фамилии, потому что попытался рассказать о своем городе словами тех, кто в нем когда-то жил, делал свои первые шаги, учился, встретил здесь свою первую любовь… День встречи выпускников
Вчера было 6 мая. Самый обычный день для жителей нашего города. День между праздничным Первомаем и Днем Победы. И только для тридцати человек – 6 мая всегда было особым днем. 39 лет назад выпускники фельдшерского отделения Евпаторийского медицинского училища решили каждый год встречаться в Евпатории 6 мая. Почему именно шестого? Потому, что в нашей группе было шестеро парней. Причем на встречу обещали приходить все без телефонных звонков и писем. Первые годы мы действительно приходили 6 мая к дверям родного училища, рассказывали о своих успехах, вспоминали преподавателей. 
В медицинское училище я поступил после окончания восьмого класса. Родители хотели дать мне надежную специальность, но боялись отправлять в другой город. А в Евпатории из учебных заведений было в 1965 году только одно - медицинское училище. Они надеялись, что я, окончив в Евпатории медучилище, потом поступлю в мединститут и стану врачом.
Директором училища тогда был Михаил Троицкий. Врач – гинеколог. В нашей группе он читал акушерство. Это был «профильный» предмет, потому что нас готовили к самостоятельной работе в отдаленных селах и в дипломе профессию обозначали через дефис «фельдшер-акушер». Причем диплом можно было получить, защитив практику, во время которой каждый студент должен был принять самостоятельно 25 родов.
Акушерство я не любил, считал его бесполезным предметом, потому что после училища всех парней ждала армия и для нас, как мне тогда казалось, важнее была военная медицина с ее ядерными бомбами, химзащитой и бактериологическим оружием, чем какое – то там акушерство.
Государственную практику на четвертом курсе я проходил в Красногвардейском районе, главный врач больницы, познакомившись с практикантами, заявил, что практику не подпишет, пока мы не научимся самостоятельно принимать роды. - Меня уже достали эти фельдшера из сел, которые не могут оказать помощь женщине и новорожденному. Проблема в районе была с дорогами и медицинским автотранспортом, поэтому в дальние села «скорая» приезжала на вызов с большим опозданием. Да и «скорой помощью» этот разбитый УАЗ назвать можно было с трудом. Врачи по району на вызова тогда не ездили и на «скорой», работали такие же фельдшера, что и на ФАПах.
Так, что из-за грунтовых дорог и разбитых УАЗов пришлось мне отработать в род доме практику по полной программе. Вначале я ассистировал акушеркам, а потом и сам принимал роды, а однажды ночью, когда дежурные врачи и акушерка ушли в операционную спасать тяжело больную женщину, меня оставили одного в родзале с четырьмя роженицами. Принимать роды мне пришлось самостоятельно. Причем у одной женщины ребенок родился с обвитием пуповины, и мне с большим трудом удалось спасти малыша. Наградой за эту практику для меня стало то, что в дальних селах Красногвардейского района двух мальчиков назвали необычным для этих мест именем - Марик.
Госпрактику я защитил на «отлично». Главный врач района, подписывая бумаги, сказал, что он доверил бы мне фельдшерско–акушерский пункт в самом дальнем селе района. Но я не собирался работать на ФАПе, а на госэкзамене, несмотря на свои «практикантские подвиги», получил трояк по акушерству за теорию и направление в Раздольненский район на должность заведующего фельдшерско-акушерским пунктом.
Вручая диплом, директор училища посоветовал мне взять с собой в село Котовское учебник по акушерству и детским болезням. Этот совет оказался весьма кстати, так как в селе проживало в то время 30 детей до года, и для меня новорожденные и их мамаши стали самой большой проблемой.
Чаще всего за медицинской помощью в этом селе обращались старики. Мне приходилось не только купировать «сердечные приступы», но и «рвать зубы», вытаскивать с того света горе-электрика, который не понятно, зачем полез на столб. Но все это было уже после окончания училища. И когда мы встречались вместе, то об этих происшествиях друг другу не рассказывали. А что там говорить, если у каждого из нашей группы были на счету десятки спасенных жизней, роды в машине, автоаварии, электротравмы и тяжелые отравления.
Вспомнил я однажды на нашей встрече выпускников лишь одного больного. Я учился уже на третьем курсе и в свободное время подрабатывал в психоневрологическом диспансере санитаром. А главным врачом диспансера в то время была Полина Рубеновна Оганезова. Это был психиатр от Бога, и она меня учила психиатрии не по учебнику. Главное, что она требовала от персонала - научиться говорить с больными, ничему не удивляться и никогда не терять самообладания.
В тот весенний день я пришел в диспансер к девяти утра. Я должен был отвезти психбольного в Симферополь. Полина Рубеновна пригласила меня в кабинет.
- Звонили из хирургии. У них там больной галлюцинирует. Перед тем, как ехать в Симферополь, съезди в хирургию и привези его к нам. Только вначале с врачами поговори, собери анамнез и уточни, что у него за травмы и какое нужно лечение, а то потом мы их консультантов не дождемся. И пусть выписку из истории сделают.
Я нацепил на пояс халата вафельное полотенце и отправился за больным.
- Сколько вас ждать можно, - вместо приветствия набросилась на меня дежурная медсестра, - он уже всю палату разгромил, больных побил.
- Мне надо с врачами поговорить вначале, - оборвал я медсестру.
В ординаторской меня поджидал неприятный сюрприз, мой препод по хирургии. Как раз накануне он вкатал мне пару за «острый живот». На все мои отговорки, что ночью дежурил в больнице и не успел выучить симптомы, доктор зло буркнул: «Это ты потом больному расскажешь в морге. И про дежурство, и про лень матушку, и про симптомы «острого живота», которые каждый медик должен знать назубок.
- Меня Оганезова прислала, - увидев нелюбимого препода, заявил я с порога.
- Я врача психиатра вызывал, - завелся доктор, хватаясь за телефон, - вы даже не представляете, что здесь творится.
Но разговора с Оганезовой у него не получилось.
- Я вам Марика прислала, а врачей у вас полная больница, которые психиатрию в институте проходили, - отрезала Полина Рубеновна. Она недолюбливала своих коллег, которые не знали психиатрию и не могли оказать первую помощь психически больным.
- Да, что он с ним сделает. Вы даже не представляете, что этот больной тут творит, – кипятился хирург.
- Satis, - оборвала коллегу Оганезова и положила трубку.
- Так, что здесь случилось? – поинтересовался я у свого преподавателя.
- У больного вечером начались галлюцинации, а под утро, он избил соседа, и перевернул все вверх дном в палате.
- И о чем он говорит, - продолжил я собирать анамнез.
- Он сумасшедший. О чем может говорить сумасшедший. У него в руках горлышко от разбитой бутылки. А жена рассказала, что Киселев был, дважды судим за разбой и хулиганство.
- А какие у больного галлюцинации: зрительные, тактильные, слуховые?
Последняя моя фраза добила доктора окончательно.
- Ты сюда издеваться приехал? Откуда я знаю, что у него за галлюцинации. Он же к себе никого не подпускает.
- Ему черти мерещатся, - вмешалась в разговор медсестра.
- То есть, он видит чертей? Не слышит голоса, а видит что-то страшное?
- Да, видит, - кивнула головой медсестра.
- Скажите, пожалуйста, какая разница видит он чертей или слышит их, - вмешалась в разговор женщина – хирург, - у больного психоз и его надо забирать отсюда немедленно.
- А к вам он, с чем попал? – проигнорировал я слова доктора.
- Его избили неизвестные в парке Фрунзе. Закрытая черепно-мозговая травма, но с нашей стороны у него все в порядке, можно было б сегодня выписать, если б не психоз.
- Последний вопрос, какое у больного давление и как его зовут.
-180 на 110 было вечером. Сегодня не мерили. А зовут его Киселев Василий Иванович. Так вы будете забирать больного? У нас из-за него операции срываются, - перешла на крик женщина-врач.
- Да, как он его один заберет? – неожиданно вскочил со своего места завотделением. - Я сейчас буду звонить главврачу.
- Доктор, у вас белый лист бумаги найдется? – Остановил я своего преподавателя.
- Зачем тебе бумага? – опешил доктор.
- Завещание написать, - съязвила медсестра.
- Мне нужен чистый лист белой бумаги, но я писать на нем ничего не буду. Так, что ручку для завещания оставьте себе и уберите всех из коридора, и персонал тоже. В коридоре никого не должно быть.
Я взял лист бумаги и направился в палату. Больной сидел на стуле в дальнем углу у самого окна. В руках он держал отбитое от пол-литровой бутылки горлышко с острыми краями.
Я вытянул вперед лист бумаги и направился к мужчине. Он напрягся и приготовился к прыжку.
- Смотреть! Смотреть сюда! – заорал я на все отделение. Больной, немигая уставился на чистый лист бумаги.
- Ты видишь дом? Дом видишь? - Показал я на бумагу.
- Вижу, - еле слышно произнес мужчина.
- А что еще видишь?
- Трубу вижу. Из трубы дым идет.
- А себя видишь?
- Я прячусь за трубой.
- Нам надо бежать. Срочно Нас окружают. Брось бутылку на пол. Кисель, разожми руку. Разожми!
Мужчина разжал пальцы и уронил на пол свое очень опасное оружие.
Я схватил больного за руку и выскочил с ним в коридор.
- Бежим, Кисель, бежим! – Орал я ему в самое ухо, - Не смотри по-сторонам, только вперед. Мы бежим, бежим! А теперь, в машину! Сирену, водитель, включай сирену!
Через пять минут мы с Киселевым уже были на Гоголя.
На следующий день, препод-хирург меня снова спросил про «острый живот». На этот раз я назвал ему все симптомы и показал их на одном из наших студентов.
- Это тебе не с психами по отделению бегать, это жизнь человека, - поучал меня недовольно доктор. За «острый живот» он мне поставил четыре, а потом спросил, немного смущаясь. - А зачем ты лист бумаги Киселеву показывал?
- Чтоб разговор завязать душевный, а то полная ординаторская врачей, а поговорить человеку было не с кем. А все почему, доктор, - подражая Оганезовой, продолжил я. - А все потому, что ваши коллеги, в институте психиатрию не учили, а проходили. А там делов-то было, листок бумаги больному показать и поговорить с ним о жизни.
Я, правда, не рассказал своему преподавателю, имя которого я решил сохранить в тайне, что получил втык от Оганезовой за свои «гипнотизерские штучки» и внушенные галлюцинации. Но ругала она меня не сильно. Потому что победителей раньше у нас не судили. А о тайне гипноза, внушении и галлюцинациях мы поговорим с вами в другой главе.
И вообще, я не об этом собирался писать, а о встрече выпускников, которая вчера так и не состоялась. А хотелось увидеть Сашку Казакова и Мишку Когена, да и Витьку Решетняка уже лет двадцать не видел. Да и девчонок наших, которые уже давно на пенсии.
Но к зданию училища так никто и не пришел. Да и нет больше там медучилища, и улица называется сегодня иначе. Она теперь Дувановская, и в здании, где я изучал медицину, квартирует коммерческая фирма. И только флаг красный остался точно таким же, как и в годы моей молодости. Его всегда вывешивали на Первомай и 7 ноября. Повесили и сейчас, в знак протеста.
Дома я налил рюмку «Кагора» и вспомнил своих преподавателей и друзей далекой юности. Надо бы собрать всех в будущем году 6 мая в шесть часов вечера на Дувановской. Как – никак юбилей – сорок лет со дня окончания.
|
