|
История расстрелянного народа.  Так сложилось, что накануне войны мне, пятнадцатилетней девчонке, пришлось одновременно учиться в дневной школе и работать (тогда ввели платное обучение). Устроилась счетоводом в детский сад недалеко от морского порта. Вот почему 31 августа 1941 года я оказалась на теплоходе, который покидал город Феодосию. Оставаться в Крыму было опасно, и весь август шла эвакуация детей и женщин. На маленьком пятачке большой палубы, под палящим солнцем сидели 60 ребятишек трёх – четырёх лет, две воспитательницы – Марта Иосифовна и Ольга Васильевна, заведующая детсадом Татьяна Павловна Песчанская, моя мама (её приняли на работу на период эвакуации в качестве повара) и я, теперь уже как помощница четырёх взрослых женщин. Да ещё пять мальчишек от 3-х до 15-и лет – дети наших сотрудниц. Особой тревоги не было. Считалось, что через две – три недели, максимум месяц, обязательно вернёмся.
Переполненный теплоход под конвоем благополучно прибыл в Новороссийск. Оттуда поездом нас переправили в станицу Трудобеликовскую (кажется такое название), затем в Коренёвскую и далее Славянскую. Там, за широкой Протокой, разместился хутор Красноармейский (недалеко от станции Красноармейской). Рядом с маслобойкой стоял единственный большой дом, где окончательно и разместился наш детский сад, теперь уже детский дом.
Зима и весна были тревожными. Это постоянно чувствовалось из разговоров старших, из того, что под Ростовом шли тяжёлые бои, и город дважды переходил из рук в руки. Над станцией то и дело летали самолёты, а через хутор всё больше и больше шло наших войск в ту и в другую сторону: одни в бой, другие на переформирование. А ранним летом стало ясно, что оставаться дальше здесь нельзя.
Пока думали, пока собирались, начались бомбёжки железнодорожных узлов, покидали станицу многие учреждения, остановились поезда. Мы с ребятами дня два ждали на вокзале в Славянской – состава и вернулись ни с чем в хутор.
Утром я увидела Татьяну Павловну с пистолетом посередине широкой дороги. Она держала под уздцы коней и громко ругалась с возчиком. Так, именем Советской власти она останавливала лошадей с повозками, отбирала и отводила их к ограде детдома. К полудню набралось подвод 12-13. В одни были запряжены лошади, в другие быки. Подстелили свежей соломы, усадили детей и ближе к вечеру тронулись в путь. С нами уехали семьи руководителей сельсовета и колхоза. Единственный, кто мог управлять лошадьми, был наш конюх Митя, местный парнишка. Ехали медленно. То и дело рвалась подпруга, отваливались колёса...
Останавливались, ремонтировали и снова в путь. Рядом с Митей работали ещё двое, мальчики постарше. Учились запрягать и распрягать лошадей и быков, пасти и мыть их, ремонтировать телеги, рубить ветки для костра и выполнять тяжёлую мужскую работу. На привале кормили детей горячим, мыли, укладывали спать, стирали, сушили бельё и делали десятки других дел, связанных с детьми и тяжёлым переходом под жарким солнцем и прохладными ночами.
Сначала ехали по степи на Краснодар. Когда подъехали ближе, увидели огромный мост через реку, услышали и гул пушек. Татьяна Павловна, после переговоров с женщинами, повернула обоз на Армавир. Позже, третий раз, пришлось поворачивать на Туапсе. Дорога стала намного труднее. То и дело попадалась одна и та же река – неширокая, неглубокая, но каменистые спуски, подъёмы. Где – то отстали от нас подводы с хуторянами, вожжи в руки взяли все «взрослые». Где-то в пути нам передали
ещё 41 малыша двух – трёх лет. Это больные дети (с искривлёнными конечностями) из санатория города Анапы. Где-то рядом с нами появились войска, госпитали, попадалось много детдомовских ребятишек постарше, потерявшихся, убежавших от немцев.
Самое трудное началось позже, когда надо было идти через Шаумянский перевал. Я не знаю, кто намечал нам путь, но там мы не встречали ни войск, ни беженцев. Крутой его подъём в самом начале был поперёк устлан досками. Мы остановились у подножия. Красивейшее место. Огромные сосны, ели, мощные дубы. Тишина. Пели птицы. Мы накормили детей, переодели их во всё новое и переоделись сами. Татьяна Павловна приказала: всё оставить здесь. Сгрузили с подвод бочки с повидлом, жиром,
солониной, запасы муки, круп, сложили в кучи тюки с детским пальто, костюмчиками, свои пожитки. Вверх подводы пошли без детей, только с двухдневным запасом макарон.
Спотыкаясь, лошади тяжело потянули подводы вверх. Женщины подталкивали их сзади. Каждый метр давался с большим трудом. Нам, двоим, поручили вести детей. Сто один ребёнок, плюс трое малышек – дети сотрудниц. Те, кто мог идти, шли за нами. Больных мы переносили на руках. Пройдём метров сто, посадим на паребрик и идём за другим, самых маленьких носили по двое. Так продолжалось часа полтора – два. Но всё чаще раздавалось молящее: «Пить!». Всё чаще мы присаживались вместе с ними. А до вершины перевала было ещё далеко. Вперёд ушли подводы, не стали слышны крики: «Раз – два, взяли». Устали вконец все. Дети плакали, просили «взять на ручки», «дать водички», обнимали за шею, шептали «мамочка...». Никакие уговоры встать, пройти ещё немножко уже не помогали. Часам к 11-12 они все сидели вдоль дороги на паребрике, поникшие, словно маленькие старички и молчали. А мы стояли перед ними такие же обессиленные, усталые, с запёкшимися губами, и уже не могли ни уговаривать, ни поднять на руки кого-либо из них, ни что-то сделать. А вокруг по-прежнему никого.
Вернулась Татьяна Павловна. Увидала и всё поняла: нужна вода. Я помню далёкий шум мотора приближающейся машины, нашу заведующую на середине дороги снова с пистолетом в руках, крики, ругань тех, кто сидел в машине. Но вскоре они увидели детей. И всё стихло. Они вытащили небольшую канистру с водой и белый маленький мешочек с сухарями. Это всё что у них было. Постояли, повздыхали, развели руками и уехали. Через час мы длинной вереницей снова двинулись в путь. Позже к нам на подмогу пришли женщины.
Случилось и второе ЧП (чрезвычайное происшествие). Скатился вниз один ребёнок. Подняли его на середине спуска, зацепившегося у куста. Только потом я разглядела, каким крутым он был, этот спуск.
К вечеру поднялись на вершину, к подводам, к еде и стоялой луже воды. Переночевали, а утром снова в путь, вниз. Останавливались в Горячих Ключах, подъехали к какому-то селению (название никто не произносил, не до того было). Небольшая площадь, от которой открывался выход на Туапсинское шоссе, была полна подвод, в основном военных. Уже стемнело, ничего не видно. Наверное, Татьяна Павловна размышляла, что же дальше предпринять, как послышался знакомый ноющий гул и вдоль шоссе появились яркие «фонари». Значит, будут бомбить. Мы тут же повернули подводы назад, в лес. Там и переночевали. С рассветом Песчанская приказала: пробиваться на шоссе по одной подводе, вместе не пройти.
Туапсинское шоссе тех лет – это высокая местами скала справа и некрутой спуск, серые от пыли кусты слева. Там мы видели немало перевёрнутых телег, машин. Там мы прятали детей во время обстрела с самолётов, там, в этих кустах, шедшие с нами красноармейцы кормили «моих» ребятишек.
Представляете, длинная вереница подвод и машин в несколько рядов шли в одном направлении, ни отстать, ни выйти вперёд. Каждый из нас вывел подводу на шоссе в разное время, мы оторвались друг от друга и не представляли, кто, где находится, но были уверены – впереди Татьяна Павловна. Потом запретили передвигаться днём, и мы выезжали на шоссе с наступлением темноты. На подводах ни еды,
ни воды. Кормили ребятишек незрелыми фруктами из близлежащих садов, поили пропахшей бензином и нефтью водой из какой-то речки. Пыльные, грязные, усталые, повидавшие бомбёжки и обгорелые селения ехали на подводах, прошитых вдоль пулемётными очередями маленькие мои ребятишки. Как-то днём увидела: военные машины с пушками, войсками поворачивают направо. Я стала беспокоиться, куда же мне? Подъехала поближе. У скалы, у самой развилки слева на пустой дороге стояла Татьяна Павловна с нашими телегами с детьми. Подъехали к вечеру и остальные. Все относительно здоровы. И снова все вместе отправились в Туапсе. Но в город нельзя. Он горел.
Остановились недалеко в лесочке, у какого-то озера. Целый день мыли детей, стирали. Заведующая привезла немного продуктов, накормили ребят. Лишь через несколько дней Татьяна Павловна добилась разрешения на посадку детдома в вагоны. И в кромешной тьме мы въехали на своих подводах в пригород Туапсе. Детей посадили в теплушки, закрыли двери и вскоре мы поехали. Под утро я услышала шум родного моря. Нас привезли сначала в Гагры. Жили прямо в парке, на берегу. Потом на теплоходе – до Сухуми, который немцы сильно бомбили. Ранним утром, входя в порт, мы увидели теплоход, на который накануне не вместились, разломленный надвое. Из воды торчали корма и нос. Увидели развевающуюся на проводах тюль, пустые глазницы окон и уложенные в штабеля труппы людей, посыпанные хлоркой.
Разгрузились за десять минут. Капитан без конца торопил. На грузовиках нас вывезли далеко за город, на какую-то станцию. Через сутки усадили детей в пассажирские вагоны и снова повезли. Были мы в Тбилиси, в Ленинакане, видели горы Армении, выехали на советско-турецкую границу. Поезд долго шёл вдоль реки Аракс, видели издалека Иран, и привезли нас, наконец, в Баку. Оттуда на танкере отправили через Каспийское море в Красноводск. А на танкере теснота, негде ногу поставить, и в основном всё подростки, учащиеся ремесленных училищ.
Вместо двух суток «болтались» в море семь. Был сильный шторм. Холодно, голодно. После двух-трёх дней мучений команда разместила наших детей в кают-компании и даже выделила свой паёк.
Несколько дней провели мы в Красноводске, приводили детей в порядок. Одну девочку – Валю пришлось оставить в больнице. Знаю, что поправилась.
Из Красноводска детей повезли через пустыни на Ташкент. И вот здесь начался коклюш. Вдобавок, в пути загорелся вагон. Потушили пожар, ухаживали за больными, бегали на остановках за врачами.
Вот и конец пути. В нескольких десятках километров от Ташкента, рядом с большим и молодым фруктовым садом стоял каменный дом и несколько построек.
Туда мы и привезли всех сто малышей поздней осенью.
Почти четыре месяца в пути, половину из них дети провели на подводах. Впервые в тот день они сели за стол, впервые всем подали по большой тарелке горячего наваристого супа с кусками баранины, но почему-то совершенно без соли. Впервые в тот день после столь длительного переезда они спали в кроватках.
Татьяна Павловна говорила, что наш детдом единственный, вышедший из окружения в полном составе . 101 ребёнка доверили нам в этот трудный час и всех мы доставили по назначению.
Заведующая и две воспитательницы остались, а мы поехали дальше, в Новосибирск. Надо было работать, делать настоящее дело. Новосибирск, по договорённости с отцом, был местом нашей встречи после войны.
Прошло с тех пор 36 лет. Нашим ребятишкам теперь уже под 40 лет. Многих нашли родители. Песчанская писала и в Феодосию, и в Анапу. А я до сих пор преклоняюсь перед мужеством этой
женщины, деятельного и энергичного человека, сумевшего в такой тяжелейшей обстановке поддержать у всех бодрость духа, находить пути, чтобы вывезти из опасной зоны сто с лишним человек.
МАНЕВИЧ Р. М. (ТОКАТЛЫ) 1978 год. ЧЛЕН СОЮЗА ЖУРНАЛИСТОВ СССР
|
