В хирургии атмосфера была накаленной до предела. Две санитарки стояли под дверями палаты с огнетушителями в руках. Из-за закрытой на ключ двери слышался мат и угрозы. — Бить человека по лицу огнетушителем запрещает международная конвенция по защите прав ребенка, — сообщил санитаркам Гарик. — А мы его бить не будем. Мы его пеной остановим, — объяснила одна из санитарок. — Психушку вызывали? — широко открыв дверь ординаторской, спросил Барский. Четыре хирурга с разных сторон тут же напали на санитара. — Пять часов психовозку ждем! — стал кричать на санитара хирург Осипов.
— Так у нас машина с трех работает. Могли бы по «скорой» привезти. Делов-то, — огрызнулся Гарик. — Да что вы с ним говорите, Иван Иванович. Это самый тупой студент нашего училища. Он мне кости черепа шесть раз сдавал, а острый живот за сегодняшнее издевательство вообще не сдаст. Слово даю, — пригрозил Сергей Моисеевич Фридман санитару. — Пять часов назад я сообщил вашему главврачу о том, что тут происходит. Я докладную в горздрав напишу. — Давайте с больным разберемся сначала. Меня зовут Алиса Викторовна. Я врач-психиатр. Не могли бы вы рассказать, что тут произошло. Хирурги, увидев красавицу-врача, тут же успокоились. Они усадили ее за стол, предложили кофе, шоколадные конфеты. Женщину буквально засыпали комплиментами. Гарик стоял в стороне и с улыбкой смотрел на хирургов, увивающихся за Алисой. — Красота — страшная сила! — громко произнес он. — Может, делом займемся, а то у нас вызовов море. Алису Викторовну убийцы ждут и извращенцы. Она без них жить не может. — Что ты тут комментируешь, — подлетел к Гарику Фридман. — Ты еще не понял, что с больным теперь и без тебя разберутся. Иди, отдыхай, лентяй. «Острый живот» учи. Я тебя спрошу завтра по всей форме. — Да не вопрос. Отдохнуть, я всегда, с удовольствием, — буркнул под нос санитар и спустился вниз к машине. — Я вам расскажу сейчас все об этом больном, — подкатился к Алисе Иван Иванович Осипов. — Это мой больной. Поступил он к нам с закрытой черепно-мозговой травмой. На третий день развился психоз. Появились слуховые галлюцинации. Бред преследования. Я вызвал невропатолога. У нас же к психиатрам без консультации невропатолога звонить нельзя. Они у нас белая кость. Невропатолог свое исключил, говорит, звони главврачу психбольницы. Пять часов назад позвонили первый раз. У нас операционный день сегодня, а мы не можем работать. — Поговорить с больным сами не пробовали? — Да как туда войти? Он стеклами вооружился. Невропатолог свое заключение по истории болезни писал. — У нас в больнице тоже одни женщины работают, я санитара привезла, а вы его выгнали, но я попробую с ним поговорить, — улыбнулась Алиса. — Погодите, Алиса Викторовна, — вмешался в разговор Фридман. — У нас все хирурги мужчины, а от санитара вашего никакого толку. Он пять раз зачет пересдавал по «острому животу». Что он тут сделает? — Я все поняла, давайте двери открывать. — Нет. Мы вас туда не пустим одну. Вы что думаете, если мы хирурги, то мы не мужчины? — приосанился Фридман. — Говорите, что делать. — Если действовать по инструкции, то к такому больному подходить надо с четырех сторон, держа в вытянутых руках одеяла. Потом ему набрасывают на голову одеяло, кладут на кровать и делают уколы. Я назначила аминазин, четыре кубика внутримышечно. — С четырех сторон не получится. Протиснуться в дверь с одеялами смогут только двое, но мы попробуем, — пообещал Фридман. Первым в палату, прикрываясь одеялом, влетел Фридман. Вторым вошел Осипов, и замыкала делегацию Алиса Викторовна. В руках она держала блестящий молоточек для проверки рефлексов. Больной с двумя кусками стекла в руках стоял в дальнем углу, и когда к нему приблизился Фридман, несколько раз ударил стеклом в одеяло. Фридман закричал, бросил одеяло и выскочил из палаты, поливая кровью коридор. Оказалось, что больной перерезал ему вены предплечья. Вторым резаные раны рук получил Осипов. Алиса поле боя покинула последней. Ее попытка заговорить с больным чуть не стоила ей жизни. Больной с криком бросился за врачом, но был остановлен мощной струей из огнетушителя. Под огнетушитель попала и Алиса, но в отличие от больного пеной ей залили только грудь и шею. Пока участники кровавой битвы приходили в себя, смывая пену и делая перевязки, о ЧП в хирургии сообщили в горздрав, а оттуда позвонили главврачу психбольницы. — Алиса Викторовна, что у вас там происходит? — позвонив по телефону в ординаторскую, спросила Лариса Ивановна. — Больного пытались нейтрализовать. — Мне звонили из горздрава, сказали, что два доктора ранены. — Больной порезал стеклом Осипова и Фридмана, — доложила Алиса Викторовна. — Ушел. Его Фридман выгнал из ординаторской. Доктор Фридман ему хирургию преподает. — С твоим Фридманом мне все ясно. Но я за больным посылала санитара психбольницы, объясни мне, что там хирурги делали? — закричала Лариса Ивановна. — Инициативу проявили. Мне помочь хотели, — смутилась Алиса. — Найди мне Гарика, я ему сейчас устрою. — Его нет в отделение. Он ушел. Минут через пять главврач больницы смогла дозвониться по рации до водителя машины. — Где этот негодяй? — закричала Лариса Ивановна. — На носилках лежит. Хирургию зубрит. — Передай ему трубку немедленно. Гарик не спеша перебрался в кабину водителя. — Ты почему Алису Викторовну бросил в больнице? — Меня Фридман прогнал. Они там кобеляж перед Алисой устроили, а меня на мороз. Мол, сами с усами. Я и ушел, — обиженным голосом, произнес Гарик. — Я тебе устрою «кобеляж». Из-за тебя два ведущих хирурга получили тяжелые травмы. Кто теперь больных оперировать будет? Бегом наверх, забери этого больного, и на глаза сегодня мне лучше не попадайся! Вопросы есть? Гарик лениво потянулся и стал вылезать из машины. — Как ты его возьмешь без полотенца? — спросил водитель. — Голубоглазый, а ты женщин через полотенце мацаешь, или напрямую? — Напрямую. Сравнил тоже, — удивился шофер. — Вот и я на свидание с любимой женщиной решил идти с открытым забралом и голыми руками. У тебя чистый белый листок бумаги найдется? — Нет. Газета есть, «Правда». — Костя, твоя «Правда» для сортира хороша, а я картину хочу написать абстрактную в духе соцреализма. — Тоже мне художник нашелся. Иди за психом, а то сейчас сюда Лариса прилетит. Тогда тут всем мало не покажется. — Никакого в тебе, голубоглазый, романтизму нету. Сплошные угрозы и мат, а я, может, фотомодель охмурить хочу, — мечтательно произнес Гарик. — А теперь слушай мою команду. Машину подгони к входной двери. Дверь в дверь без зазора. Двигатель включи и жди явление Христа народу. — Погоди, а посетители в больницу, как пройдут, персонал. — Не хрен им там лазить. Всех гони в шею. Спецоперация идет, понял? И чтоб в коридоре никого не было. Подвернется под руку кто-нибудь, убью! Гарик не спеша поднялся на третий этаж, зашел в ординаторскую. За столом сидела Алиса и два хирурга с перевязанными руками. — Господа-товарищи! Одолжите мне белый лист бумаги. — Завещание писать собрался? — спросил Фридман, протягивая вырванный из тетрадки листок бумаги. — Как же без завещания. Я, Фридман Сергей Моисеевич, находясь в полном здравии и при полной памяти, — продолжил Гарик. — Ты у меня сейчас получишь, — поднялся из-за стола Фридман. — Правильное решение, Сергей Моисеевич. Разгоните людей из коридора и этих монстров с огнетушителями уберите от дверей, а то они и меня пеной, как Алису Викторовну. А я не люблю пену, я нормальный. — Гарик, ты что собрался делать? — поднялась из-за стола Алиса Викторовна. — Ничего страшного. Вы не волнуйтесь. У вас хорошая мужская компания, пейте чай с шоколадными конфетами. Это ж такой дефицит. И где их хирурги покупают? А я уж сам как-нибудь. Только людей из коридора и с лестницы уберите, чтоб работы вам не прибавить. Всех, до единого. Фридман выскочил в коридор, загнал больных в палаты, наорал на персонал и отправил в сестринскую санитарок с огнетушителями. Гарик не спеша снял халат, положил его рядом с Алисой. — Вадим, — быстро ответила Алиса. — Вадим Соловьев. — У меня к вам большая просьба, Алиса Викторовна, поохраняйте сей предмет медицинской гордости, а то у нас без халата нынче нельзя. Не дай бог шапочка пропадет, со свету изживут злые монстры. Сказав эти слова, Гарик подошел к двери палаты, тихонько повернув ключ, заорал диким голосом: «Я твой спаситель! Ты меня звал, и я здесь! Смотри! Смотри сюда!». Гарик, размахивая листом бумаги, в два прыжка преодолел расстояние, которое отделяло его от больного. — Вадим! Смотри сюда! Дом видишь!? — ткнул пальцем в бумагу Гарик. — Вижу, — пробормотал мужчина, поднимая вверх окровавленные руки с осколками стекла. — А дым из трубы видишь?! — Соловей, бежим! Это убийца! Быстрее! Не оглядывайся. У двери машина стоит! Не бойся! Нас пасут! Быстрее! Не останавливайся! Бежать! Вперед! Алиса, хирурги и медсестры с ужасом смотрели на бегущих по коридору Гарика и вооруженного стеклами больного с окровавленными руками. На лестнице они сбили с ног какого-то старика-посетителя и сестру-хозяйку из травматологии. — Не останавливаться! — орал Гарик. — Дорогу! Все ушли. По норам! Убью! Добравшись до первого этажа, санитар затащил больного в машину. Хлопнул дверцей, и водитель, включив сирену, понесся в сторону психбольницы. В приемном покое санитар бросил больного на кушетку, отобрал у него стекла и с помощью санитарок стащил с него всю одежду. Тут же больному сделали успокаивающие уколы, обработали раны и отнесли в надзорную палату. За всем этим со стороны наблюдала Лариса Ивановна. Когда Гарик спустился в приемный покой, она подошла к санитару и бросила сердито: «Зайди ко мне!». — Это как понимать! — стала кричать главврач на санитара. — Я тебя послала за больным, а ты в хирургии кобеляж устроил. — Я устроил, да эти кобели хирурги меня сразу и выгнали из ординаторской, как Алису увидели. Претензии к Фридману. Он Алисе кофий наливал с шоколадными конфетами. Могли б и меня, передовика производства, чашкой кофе осчастливить. Лариса Ивановна включила электрочайник. — Как ты его из палаты вытащил? — успокаиваясь, спросила она. — У него зрительные галлюцинации. Я ему на бумаге показал дом и мужика, который прячется за трубой, после чего мы побежали. Классика жанра и никакого гипноза. — За находчивость, благодарность, а за издевательство над хирургами — смертный приговор. — Я тут при чем. Они Алису увидели, и стали суперменов из себя корчить. Ну и нарвались толстопузые. — Фридман-то нормальный мужик. Это у Осипова пивной животик, — возразила Лариса Ивановна, разливая по чашкам кофе. — Ага, нормальный, он меня черепом сначала убивал, а теперь «острым животом». Жаль, что этот псих ему по морде не съездил стеклом за мои страдания. — Зато ты на черепе каждый бугорок по латыни назвать можешь. А у Фридмана серьезная рана на предплечье и Осипов работать не сможет неделю. До тебя хоть доходит, что мы хирургию без хирургов оставили. — Сами виноваты, нечего было на чужую бабу пялиться. — Скажи, мне Гарик, а что ты от Алисы Викторовны хочешь. Она замужняя женщина, врач. — Ничего я от нее не хочу. Не люблю, когда мною бабы командуют, вот и опустил я ее два раза. — Я тоже женщина и тобой командую. — А я, значит, старая, и мне можно тобой командовать, — обиделась Лариса Ивановна. — Я не говорил, что старая. Опытная. — Получается, что ты меня как женщину не воспринимаешь. И целоваться ко мне по этой причине не лезешь. А я, в отличие от Алисы Викторовны, в третий раз не замужем. Может, попробуешь? — Что мне пробовать. Вы не женщина. Вы главврач. Вам положено орать на всех, а Алиса тут кто. Ничего не знает, а туда же. — Я почему этот разговор с тобой завела. У Алисы Викторовны муж ревнивый, и я бы не хотела скандалов на этой почве. — А вы его в дурку положите. У нас тут каждый второй с бредом ревности лежит. — Я так поняла, что ты будешь и дальше преследовать Алису Викторовну. Так вот, я открою тебе одну тайну. Женщине в двадцать четыре года восемнадцатилетний пацан просто не интересен, как мужчина. Тебе надо сверстницу найти или женщину постарше. Им нравятся физически крепкие мальчики. — Я учту ваши пожелания. Но на старушек меня пока не тянет. Может, лет через десять я и положу на кого-нибудь глаз, но не сейчас. И дальше, что делать? — К королеве Марго вези Алису. Пусть посмотрит, к чему может привести любовь к мальчикам.
|