Статья министра иностранных дел РФ, члена редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике» Сергея Лаврова  написана на основе его выступления на международном симпозиуме «Взгляд вперед: Россия в XXI веке», который проводился в этом году  в Москве Советом по внешней и оборонной политике совместно с международной исследовательской организацией Policy Network и Обществом Альфреда Херрхаузена – Международный форум Deutsche Bank в рамках проекта последнего «Взгляд вперед: строим совместное будущее в многополярном мире».  В современных международных отношениях трудно найти более фундаментальный вопрос, чем определение нынешнего этапа мирового развития. Это важно для любой страны, поскольку стратегию своего развития и свою внешнюю политику необходимо соотносить с видением мира, в котором мы живем. Как представляется, на этот счет уже формируется консенсус, хотя пока на уровне экспертного сообщества – как российского, так и зарубежного. Во многом подобное положение является следствием дебатов, на которых настаивала Россия. Более того, эскиз такого согласия в значительной мере воспроизводит анализ, изложенный в речи Владимира Путина в Мюнхене в феврале 2007 года и ставший исходной дискуссионной позицией России. Очевидно, что без уяснения «больших вопросов» глобального развития, без достижения общего понимания по ним международному сообществу не удается решать частные проблемы мировой политики.

Попробую обозначить некоторые из таких вопросов, которые имеют непосредственное отношение к выстраиванию внешнеполитической стратегии России.

Уже нет сомнений в том, что с окончанием холодной войны завершился наиболее длительный этап мирового развития – 400–500 лет, в течение которых в мире доминировала европейская цивилизация. На острие этого доминирования последовательно выдвигался исторический Запад.
Есть два принципиальных подхода к оценке того, в чем состоит содержание нового этапа в развитии человечества.

Первый – мир через принятие западных ценностей постепенно должен становиться Большим Западом. Это своего рода вариант «конца истории».
Другой подход – и его разделяем мы – заключается в том, что конкуренция приобретает подлинно глобальный характер и цивилизационное измерение. То есть предметом конкуренции становятся в том числе ценностные ориентиры и модели развития.

Новый этап иногда определяют как «постамериканский». Но, разумеется, это не «мир после США» и тем более без США (см. статью Ричарда Хааса «Эпоха бесполярного мира» в этом номере журнала). Это мир, где вследствие подъема других глобальных «центров силы» и усиления их влияния сокращается относительное значение роли Америки, что на протяжении последних десятилетий наблюдается в глобальной экономике и торговле. Лидерство – другой вопрос, и он касается прежде всего достижения согласия в кругу партнеров, способности быть первым, но среди равных.

Чтобы определить содержание формирующегося миропорядка, выдвигают и такие термины, как многополюсный, полицентричный, бесполюсный. Последнее определение поддерживает, в частности, руководитель Совета по международным отношениям, бывший глава службы внешнеполитического планирования Госдепартамента США Ричард Хаас. Трудно не согласиться с его утверждением, что сила и влияние становятся более рассредоточенными. Но даже он признаёт, что для обеспечения управляемости мирового развития в новых условиях требуется какое-то ядро из ведущих государств. То есть в любом случае речь идет о потребности в коллективном лидерстве, за что последовательно выступает Россия. Конечно, многообразие мира требует, чтобы такое коллективное лидерство было по-настоящему представительным в географическом и цивилизационном отношении.

Мы не разделяем опасений насчет того, что происходящяя в мире реконфигурация неизбежно ведет к «хаосу и анархии». Идет естественный процесс формирования новой международной архитектуры – как политической, так и финансово-экономической, которая отвечала бы новым реалиям.

Одной из них является возвращение России в глобальную политику, экономику и финансы в качестве активного и полноценного «игрока». Это касается и нашего места на мировых рынках (не только энергоносителей, но и зерна), и наших лидерских позиций в области ядерной энергетики и космоса, и наших возможностей в сфере наземного, воздушного и морского транзита, и роли рубля как одной из наиболее надежных мировых валют.

К сожалению, опыт холодной войны исказил сознание нескольких поколений, прежде всего политических элит. Многие полагают, что любая глобальная политика должна быть идеологизирована. И сейчас, когда Россия руководствуется в международных делах понятными, прагматическими интересами, лишенными каких бы то ни было идеологических мотивов, не все в состоянии воспринять это адекватно. Нам приписывают некие «обиды», «скрытые повестки дня», «неоимперские устремления» и что-то там еще.

Вряд ли эта ситуация изменится быстро, поскольку речь идет о факторах психологического порядка: в конце концов, как минимум, два поколения политических элит были воспитаны в определенной идеологической системе координат и подчас просто не способны мыслить категориями, выходящими за ее рамки. Заявляют о себе и вполне конкретные понятные корыстные интересы, связанные с теми привилегиями, которые предоставляет отдельным странам, например, существующая глобальная финансово-экономическая архитектура.

Россия мыслит себя как часть европейской цивилизации, которая имеет общие христианские корни. Опыт этого региона дает материал, на котором можно смоделировать грядущие глобальные процессы. Так, самый поверхностный анализ позволяет прийти к выводу о том, что прекращение холодной войны не решило проблему путей общественного развития. Скорее, сняв крайние подходы, позволило подступиться к ее решению на более реалистичной основе. Особенно если учесть, что идеологические соображения сплошь да рядом искажали действие рыночных сил, равно как и представление о демократии.

Жесткая англосаксонская модель социально-экономического развития вновь, как и в 20-х годах ХХ века, начинает давать сбои. На этот раз дает о себе знать отрыв американской финансовой системы от реального сектора экономики. С другой стороны, есть социально ориентированная западноевропейская модель, продукт развития европейского общества на протяжении практически всего ХХ столетия, вместившего в себя трагедию двух мировых войн, холодную войну и опыт СССР. Советский Союз играл в этом процессе не последнюю роль: он не только обозначал сплачивавшую Запад «советскую угрозу», но и служил стимулом для «социализации» экономического развития западной части Европы.

Поэтому, провозглашая цель создания социально ориентированной экономики, новая Россия обращается к нашему общему европейскому наследию. В этом видится еще одно свидетельство совместимости России с остальной Европой.

С окончанием холодной войны совпали попытки унифицировать развитие нашего континента по англосаксонскому образцу. Однако создается впечатление, что Европа вряд ли расстанется со своей моделью развития, которая отвечает ее мироощущению и имеет под собой более прочное финансово-экономическое основание. Перебалансировки по обе стороны Атлантики возможны и, видимо, неизбежны. В связи с этим вспоминается, например, «Новый курс» президента США Франклина Делано Рузвельта, обозначивший конвергенционный момент в развитии Америки.
Вероятно, одной из определяющих тенденций международного развития в обозримый период станет своего рода синтез различных моделей – именно как процесс, а не конечный результат. Соответственно будет сохраняться многоукладность современного мира, отражающая его более фундаментальную характеристику – культурно-цивилизационное многообразие. Можно также предположить, что в этих условиях глобальные «правила игры», должны быть освобождены от «идеологической нагрузки», чтобы быть эффективными.

Иной, унификаторский, подход ведет к интервенционизму. А эта стратегия вряд ли реалистична, поскольку ее эффективность может быть обеспечена только в условиях перехода к глобальному имперскому строительству. Движение в подобном направлении провоцировало бы рост напряженности в глобальной и региональной политике, усугубляло бы нерешенность практически всего круга мировых проблем. На это указывает, например, нынешнее обострение мирового продовольственного кризиса.

Все это, наверное, свидетельствует в пользу плюрализма по широкому спектру параметров общественного развития как безальтернативному и, главное, неконфронтационному способу существования международного сообщества на современном этапе.

Каковы бы ни были конкретные обстоятельства того, что называют «ревалоризацией» природных ресурсов, эта тенденция способствует движению по пути выравнивания уровней развития в современном мире. Задача состоит в том, чтобы создать модальности и механизмы эффективного использования перераспределяемых глобальных финансовых ресурсов в целях всеобщего развития. Так, суверенные фонды благосостояния уже участвуют в рефинансировании банковской системы Соединенных Штатов.

В пользу такого анализа говорят международные эксперты, в том числе американские, когда пишут о «мире, поставленном с ног на голову», критикуют политику «слабого доллара» и т. п. Например, Генри Киссинджер на страницах International Herald Tribune (30.05.2008) называет Международный валютный фонд в его нынешнем виде «анахронизмом» и даже говорит о необходимости восстановления нравственной составляющей финансово-экономической деятельности.

Нельзя не согласиться с тезисом Киссинджера о том, что между глобальными экономическим и политическим порядками образовался разрыв. И тут предстоит уяснить несколько вещей.

Во-первых, нет разумной альтернативы глобальной политической архитектуре с опорой на Организацию Объединенных Наций и верховенство международного права. Не будем забывать, что ООН создавалась в расчете на многополярную мировую систему еще до начала холодной войны. То есть ее потенциал полностью может быть раскрыт только сейчас.

Во-вторых, глобальная финансово-экономическая архитектура создавалась во многом Западом под себя. И сейчас, когда налицо сдвиг финансово-экономической силы и влияния в сторону новых быстро растущих экономик, таких, как Китай, Индия, Россия, Бразилия, становится очевидной неадекватность прежней системы новым реалиям. По сути, требуется такой финансово-экономический базис, который соответствовал бы полицентричности современного мира. Иначе управляемость мирового развития не восстановить.

Об этом президент России Дмитрий Медведев подробно говорил в Берлине и на Петербургском экономическом форуме. Реформирование международных институтов – одна из тем саммита «Группы восьми» на острове Хоккайдо в Японии. Так что актуальность вопроса не вызывает сомнений и у наших партнеров по «восьмерке». Россия готова конструктивно участвовать в этой совместной работе.

Как только придет понимание этих важных вопросов, легче будут решаться и все остальные, включая комплекс проблем во взаимоотношениях в Евро-Атлантическом регионе.

В свое время Фёдор Тютчев писал, что «самим фактом своего существования Россия отрицает будущее Запада». Опровергнуть Тютчева мы можем только сообща, строя общее будущее для всей Евро-Атлантики и всего мира, в котором безопасность и процветание будут по-настоящему неделимыми.

Новое всегда страшит. В то же время оно неизбежно. И есть только один рациональный ответ на этот вызов – принять новую реальность. Когда нас пугают угрозой «безначалия» в современном мире (что очень по-русски, но делается, как правило, извне), то забывают, что любая система может быть саморегулируемой. Для этого нужны действенные, адекватные институты. Их и предстоит создать.

Хотел бы четко сказать: Россия, как никакая другая страна, понимает всю болезненность происходящих перемен. От них не уйти никому. Более того, как показывает опыт, адаптация на уровне внешней политики может быть только результатом серьезных перемен внутри самих государств. Поэтому у России вполне реалистичные ожидания относительно того, когда следует ждать перемен во внешнеполитической философии ее международных партнеров.

В современных условиях вряд ли уместно оперировать категориями «вызова», бросаемого одними государствами другим. Это только порождает зацикленность внешнеполитической стратегии на виртуальных опасностях. Взаимозависимость, обусловленная глобализацией, практически никому не оставляет стимулов бросать вызов кому бы то ни было. И России это нужно в последнюю очередь: у нас хватает своих дел, мы достаточно ясно представляем себе собственные проблемы и понимаем интересы партнеров. Опасно другое, а именно недостаток сотрудничества, отстраненность от проблем партнера – все то, что делает невозможным коллективные действия в интересах решения общих задач.

У каждой страны, каждого народа хватало в истории и национальных катастроф, и трагедий. Чем больше история, тем больше в ней разного рода моментов – как позитивных, так и негативных. Полностью согласен с Владиславом Иноземцевым в том, что «Советский Союз и Соединенные Штаты, даже противостоя друг другу, оставались удивительно похожими друг на друга» (см. его статью «Постамериканский мир – мечта дилетантов и непростая реальность» // МЭиМО. 2008. Март). Зачастую наши действия, предпринимавшиеся во имя утверждения противоположных идеалов, были удивительно схожи по применявшимся средствам и своим практическим последствиям.

Общее будущее предсказал нашим странам еще Алексис де Токвиль. Между Россией и Америкой всегда существовала взаимосвязь. Проявлялась она и в том, что после 1917 года США постепенно и где-то даже неохотно заместили Россию в европейском балансе. Другое дело, что сейчас Европа уже не нуждается в каких-то внешних балансирах, будь то Россия или Соединенные Штаты. Мы это прекрасно понимаем – поэтому и высказываемся за равноправные отношения в тройственном формате между Россией, Европейским союзом и США.

В XX веке эту взаимосвязь подтверждали конвергенционные эпизоды, не ограничивавшиеся «Новым курсом» Франклина Делано Рузвельта и союзническими отношениями в рамках антигитлеровской коалиции. Так, избрание президентом Соединенных Штатов Джона Кеннеди можно считать в числе прочего реакцией Америки на подъем Советского Союза, причем не только технологический и военно-технический, но и духовный, на уровне совершенно нового мироощущения, связанного с «оттепелью», с завершением послевоенной реконструкции.

Джон Кеннеди предпринял смелую попытку выйти из логики милитаризации внешнеполитического мышления, об опасности которой предупреждал его предшественник. К сожалению, впоследствии маятник внешнеполитической философии качнулся в сторону политики, основанной на инстинктах и идеологических предрассудках. Ныне все задаются вопросом, когда маятник качнется в противоположную сторону, – ведь от этого будет зависеть, с какой Америкой миру придется иметь дело.

Российско-американские отношения сильно выиграли бы, установись в них атмосфера взаимного доверия и взаимного уважения. Она присуща отношениям президентов обеих стран на протяжении последних восьми лет, но не всегда проявляла себя на нижних этажах. Парадоксально, но взаимного доверия и уважения было больше в период холодной войны. Может быть, потому, что меньше читалось нотаций о том, кто каким должен быть и как надо себя вести. Было понимание необходимости и желание заниматься вопросами, действительно значимыми для наших двух стран и всего мира.

Понимаем, что перед Америкой стоят непростые задачи. Из позитивных тенденций мы видим, что начинает преобладать осознание: прежде всего это проблемы самих Соединенных Штатов, включая необходимость признать мир таким, какой он есть, во всем «многообразии голосов и точек зрения» (см. книгу Фарида Закария The Post-American World. W.W. Norton & Company, Inc., 2008 и его статью «Будущее американской мощи» // Foreign Affairs. May/June 2008). Интеллектуальная жесткость будет только сдерживать свойственную Америке способность адаптироваться к меняющейся реальности. История «случается» со всеми странами и народами, и о России это можно сказать куда в большей мере, чем о любой другой стране. Но это учит толерантности, без которой не выживают империи и невозможны нормальные равноправные отношения между государствами.

Вызывает удовлетворение, что в ходе нынешней президентской кампании в США все громче звучат голоса в пользу сохранения и развития процесса разоружения и контроля над вооружениями. Одного такого сотрудничества уже было бы достаточно для того, чтобы обеспечить устойчивость наших двусторонних отношений, пока не появится взаимная готовность к их существенной модернизации в соответствии с требованиями времени.

По-новому стоит вопрос о судьбах многообразной европейской цивилизации. На политическом уровне востребовано равноправное взаимодействие трех ее самостоятельных, но родственных составных частей. На смену конфронтационной парадигме внутриевропейских отношений периода холодной войны приходит парадигма сотрудничества. А это означает терпимость к инакомыслию, плюрализму мнений и позиций. Демократия всегда исторична и национальна по своей природе.

Предложения президента России Дмитрия Медведева, выдвинутые в Берлине, основаны на трезвом анализе ситуации. Европейская архитектура, сложившаяся еще в период холодной войны, не позволяет преодолеть негативную динамику, которую задают инерционные подходы прошлого, а также накапливающиеся в европейских делах противоречия. Остается только одно – смотреть дальше того, что мы имеем, то есть попытаться создать нечто объединяющее всю Евро-Атлантику на уровне принципов, которыми мы должны руководствоваться в наших взаимоотношениях. Потом можно идти дальше. Но без этой ясности будет трудно создать ту критическую массу доверия, которая необходима для выстраивания позитивных, устремленных в будущее отношений в этом регионе.

О важности принципов говорит хотя бы то обстоятельство, что на протяжении уже ряда лет на ежегодных министерских встречах ОБСЕ мы не можем добиться согласия относительно подтверждения всеми приверженности принципам хельсинкского Заключительного акта. Какие еще свидетельства требуются для доказательства нездоровья всей евро-атлантической политики?

Чтобы заполнить образующийся в Евро-Атлантике политический вакуум и сформировать позитивную повестку дня, которой нам так не хватает сейчас, нужен позитивный процесс, включая созыв общеевропейского саммита. Со временем мы смогли бы определиться с тем, какие элементы европейской архитектуры перспективны, а какие нет, что мешает, а что можно взять с собой в будущее. Почему бы не подстраховаться, особенно когда многое еще не ясно?

Это не было бы средством давления на любые существующие структуры и организации. Речь идет о создании новой атмосферы доверия в Евро-Атлантическом регионе, которая помогла бы по-новому взглянуть, в частности, и на востребованность процесса контроля над вооружениями. Давайте развивать его не на блоковой, а на современной универсальной основе. Иначе наследие, которое досталось нам от предшествующей эпохи, будет только создавать ощущение того, что в Европе все еще возможна война.

Нам всем не помешало бы подумать и осмотреться – в этом заключается смысл предлагаемой нами «паузы». Но это означает, что следует прекратить реализацию всех спорных проектов, будь то одностороннее провозглашение независимости Косово, планы размещения элементов системы глобальной ПРО США в Восточной Европе или расширение НАТО на восток. Поскольку стремление любой ценой завершить к какой-то конкретной дате реализацию того, что вызывает категорическое неприятие партнеров и грозит обвалом сложившихся отношений, будет вызывать соответствующую реакцию. Необходимо вырваться из порочного круга.

Какова альтернатива? Дальнейшее накопление «электричества» в атмосфере евро-атлантических отношений? Стоит ли «ломать дрова» дальше? Будет ли всем хорошо, если станем наблюдать со стороны, как, например, Евросоюз доказывает свой постмодернизм, а НАТО – свою дееспособность в Афганистане? При этом мы бы не хотели, чтобы наши партнеры остались в стороне от осуществления проекта модернизации России.

Надо, наконец, каждому из нас перешагнуть через себя, прекратить ненужные разговоры о «праве вето» за пределами Совета Безопасности ООН, о «сферах влияния» и тому подобном. Без всего этого вполне можно обойтись, благо есть дела более насущные, где общность интересов не вызывает ни у кого сомнений. Необходимо наращивать доверие, приобретать навыки совместной работы по  действительно значимым вопросам стратегического порядка. Тогда многое будет видеться иначе. Пусть жизнь сама рассудит и сама все расставит по своим местам. Что действительно зависит от нас, требует политических решений – так это остановить соскальзывание в прошлое, в абсурд, за который будет самим стыдно. Да и история не простит. Разве не в общих интересах была бы «связная Европа», все части которой объединены, как написала недавно государственный секретарь США Кондолиза Райс, «работающими отношениями» (cм. ее статью «Заново обдумывая национальные интересы» // Foreign Affairs. July/August 2008)?

У всех хватает своих проблем, всем есть чем заняться. Американскому электорату предстоит сделать выбор. Процесс адаптации переживает Европейский союз. В странах ЕС вызревают процессы этнорелигиозного самоопределения, причем как среди коренного населения, так и в общинах недавних иммигрантов. «Богатые» регионы претендуют на самостоятельное существование, чтобы не платить за развитие «бедных» регионов в рамках одного и того же государства. Это – серьезное испытание на прочность приверженности Евросоюза идеям терпимости и солидарности.

Психологически можно понять тех, кто хочет оставить все как есть, чтобы умереть в той Европе или в той Америке, в которой они родились. Но стремительные перемены не позволяют такую роскошь. Они предполагают в том числе цивилизационную совместимость, толерантность не на словах, а на деле. И этого будет трудно добиться в условиях, когда воинствующий секуляризм действует с позиций, мало чем отличающихся от государственной религии.

Не менее важно и то, что пришло время решать глобальные проблемы, до которых не доходили руки во время холодной войны. Тогда были другие приоритеты – идеологические. Если не сейчас, то когда еще бороться с глобальной бедностью, голодом, болезнями? Пока особого прогресса международному сообществу добиться не удается.

В нашем подходе мы не видим ничего, что противоречило бы принципам рационализма, присущего мироощущению европейцев. Действовать иначе – значит наслаивать одни проблемы на другие, делать будущее Европы, всего Евро-Атлантического региона заложником поспешно принятых решений. Это было бы огромной тратой времени, обернулось бы множеством упущенных возможностей для совместных действий. Мы никого не торопим, а только призываем вместе подумать, что нас ждет. Но прорыв в общее грядущее требует новых, инновационных подходов. Будущее – за ними.

"Русское содружество"
1 октября 2008 года

Комментарии

Добавить новый Поиск

3.25 Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved."