«Крымский премьер и дьявольская свита».

Пародия на детектив.

Минувшим летом в самый разгар курортного сезона свалил меня с ног зловредный вирус. Температура временами поднималась до 40° и чтобы хоть как-то себя отвлечь, решил я прочитать питерский бестселлер Андрея Константинова и Александра Новикова «Расследователь: Предложение крымского премьера».

Книга произвела на мой изувеченный вирусом гриппа организм такое сильное впечатление, что в температурном бреду услышал я продолжение этой жуткой истории, которую весьма подробно поведал главный, сверхположительный герой романа, бывший премьер-министр Крымского правительства Соболев.

История эта мне показалась настолько занимательной, что я решил пересказать ее читателям. А чтобы никого не обидеть, вслед за авторами бестселлера предупреждаю о том, что все события, описанные в этой пародии, равно как персонажи и организации, являются не более чем вымыслом.

«В былые времена эта гостиница принадлежала обкому КПСС. Простому смертному попасть в нее было так же невозможно, как грешнику в рай. Это неприметное здание рядом со Смольным никогда не афишировало себя — свои респектабельные апартаменты оно предоставляло избранным. Теперь гостиница принадлежала правительству города (то есть опять же Смольному), но сохранила прежние традиции и закрытость для посторонних. Обнорский понял это сразу, как только вошел в холл...»

Остановитесь, господа! Это все вранье и клевета. Я могу поклясться на уголовном кодексе Украины, что такого никогда не происходило. Не было никакого Обнорского в гостинице обкома КПСС, потому что его никто туда не приглашал, и в Зимнем саду его не угощали крымским вином «бастардо». Да кто он такой, чтоб его принимали с такими почестями?!

На календаре было 13, пятница. Бородатый астролог в утренней программе питерского ТВ вещал с экрана, что именно в этот день на соседней звезде поднимется небывалая буря и солнечный ветер пригонит к земле страшную ядерную пыль, что приведет к неминуемой гибели всего живого. Как вы понимаете, это было таким же враньем, как и обещание кандидатов в депутаты сделать нашу жизнь лучше, а страну богаче. Всему этому бреду поверить мог только сумасшедший. И я бы не стал вспоминать предсказание астролога, если бы в бывшей обкомовской гостинице не приключилась одна весьма странная история.

Вот только следов в местной прессе она не оставила, потому что журналисты, даже при большом желании, не смогли бы проникнуть в коммунистическую цитадель зла, доставшуюся за бесценок нынешним демократам-ленинцам.

В зимнем саду за столом, уставленным изысканными блюдами, восседали двое: бывший премьер-министр правительства Автономной республики Крым Сергей Васильевич Соболев — крепкий широкоплечий человек с открытым располагающим лицом, чем-то напомнившим одному питерскому писателю артиста Евдокимова, и главарь исламских террористов Абу Нидаль. К сожалению, у автора нет достоверных доказательств, что господин Соболев в тот вечер беседовал именно с Абу Нидалем. Не исключено, что в его паспорте значилась другая фамилия, скажем Сидоров, Иванов или Петров.

Главный исламский террорист маленькими глотками пил прекрасное крымское вино, «бастардо» и укоризненно качал головой:

— Ну, как ты мог так опростоволоситься? Мы же тэбэ такие дэньги давали. А тебя скинули и кто?! Ворон! — В его речи то появлялся, то пропадал кавказский акцент. Да и внешне Абу Нидаль не был похож на террориста. На нем не было ни чалмы, ни национальной одежды уроженцев Востока.

— Меня предали в Киеве, но я вернусь! Я непременно вернусь, если вы мне поможете! Даю честное слово! Поверьте последний раз!

Лоб Сергея Васильевича от небывалого напряжения покрылся капельками пота. Он представил, что сейчас, сию минуту его главный спонсор вытащит из-за пазухи пистолет ТТ и разрядит обойму в не оправдавшего высочайшего доверия.

Собеседник бывшего премьер-министра, словно прочитав его мысли, полез во внутренний карман. Над зимним садом нависла мертвая тишина. Даже «халдей» в черной «бабочке» прекратил свои телодвижения и замер. Наконец Абу Нидаль вытащил руку из кармана и положил перед премьером список лучших здравниц, построенных советским народом для отдыха и лечения партийной номенклатуры на Южном Берегу Крыма.

— Кроме этого, весьма неполного списка, ты обещал отдать под строительство дач и гостиных домиков Никитский Ботанический Сад. Пачэму там еще нэт наших дворцов?

От этих слов Сергей Васильевич съежился и стал казаться меньше, чем он есть на самом деле.

— Дайте мне время, дайте! И я выполню ваши указания! Все санатории, все правительственные дачи и весь Ботанический сад с бамбуковыми рощами, пальмами и розами будут ваши! Только не бросайте меня! На киевских у меня нет никакой надежды.

Абу Нидаль в задумчивости почесал затылок, но промолчал.

— Не убивайте меня, я исправлюсь! Я все сделаю! — с чувством произнес отставной премьер-министр крымского правительства.

Неожиданно в груди у него что-то кольнуло, перед глазами завертелись цветные круги и мозг пронзил непонятно откуда взявшийся острый как игла лазерный луч.

И тут произошло чудо. Сидевший напротив премьера исламский террорист Абу Нидаль стал терять свои грозные очертания. Сквозь него можно было различить комнатную пальму, стоящую за спиной, огромные желтые цветы, предвещающие разлуку… Через несколько мгновений Абу Нидаль бесследно растворился в воздухе и на его месте с бокалом «бастардо» оказался гражданин лет сорока от роду. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой незнакомец держал трость с черным набалдашником в виде головы пуделя.

— Рот какой-то кривой, — отметил про себя Соболев. — Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый, Брови черные, одна выше другой... Батюшки! Да это же Воланд! Как я его сразу не узнал. Я ж его в театре видел у Новикова. Да его ж сам Новиков играл. Точно Новиков! Сейчас деньги начнет просить на культуру...»

Но неизвестный денег на культуру просить не стал, а задал странный вопрос: «Вы вновь хотите управлять Крымом?»

— Я непременно выполню все обещания! — с жаром заговорил Соболев. В эту минуту он был готов продать душу Дьяволу, лишь бы вернуться в кресло премьера.

— Виноват, — мягко продолжил неизвестный, — но для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе-кхе-кхе... саркома легкого...

Тут незнакомец сладко улыбнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие,

— Да, саркома, — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружавшие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает еще хуже: только что человек соберется съездить в Ялту, — тут собеседник прищурился, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому, что неизвестно почему вдруг возьмет поскользнется и попадет...

— Нет! — в ужасе завопил Соболев. — Нет! Новиков, прекратите этот балаган!

— …Попадет под трамвай! — как ни в чем не бывало закончил предложение мужчина. — Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

— Нет, это не Новиков, — неожиданно осознал Соболев, — хотя внешне похож. Очень похож, но не Новиков. Его-то я хорошо знаю. Тогда кто это? И как он сюда проник? Я же только что беседовал со своим главным спонсором из Ичкерии?

— А теперь вернемся к вашей просьбе, — продолжил незнакомец, сверкая золотыми зубами. — Я могу вернуть вам кресло премьера, но при одном условии.

— Я на все согласен! На все! — нервно проговорил Соболев.

— Не спешите, — недовольно поморщился собеседник, удивительно похожий на Князя Тьмы. — Для того, чтобы вернуться в свое кресло, вам придется для избирательной кампании использовать обезглавленный труп. Попозируете на его фоне, покрасуетесь...

— Но зачем мне труп, да еще без головы, — заволновался Соболев, — Я могу и так убедить избирателей, меня любят женщины... Вы мне лучше денег дайте, а не труп!

— Во власть вы придете только вместе с обезглавленным, разлагающимся, не захороненным по людским обычаям трупом. Вы только представьте, как на его фоне вы будете говорить о любви к Президенту. Гарант ведь должен слышать не только прирожденного лизоблюда, но и героя, который способен пойти на все. Соглашайтесь, Сергей Васильевич, а не то я покину вас, и вы больше никогда не станете премьером. А это чревато. Ведь вы еще не полностью рассчитались со своими весьма опасными спонсорами. Восточные люди, они злопамятны.

— Труп! Мне только трупа не хватало, — схватился за голову бывший премьер-министр. — Но, может, есть альтернатива этому предложению? Может, вам нужен санаторий на Южном Берегу или бывший царский дворец? Я могу устроить! А хотите, отдам вам во владение весь Южный Берег Крыма на сто лет.

Незнакомец укоризненно покачал головой:

— Вы пытаетесь распорядиться тем, что вам по закону не принадлежит. Я сделал свое предложение, решайте!

— Хорошо, я согласен! — в сердцах стукнул по столу Соболев.

— Вот и прекрасно.

Незнакомец ухмыльнулся, хлопнул в ладоши и за столом появились из воздуха два типа: маленький толстозадый в клетчатых брюках, с черными обгоревшими усами, похожий на огромного кота, и длинный худой язвенник с треснутым пенсне на носу.

“Дьявольская свита!” — пронеслось в мозгу у Соболева. “Нет, артисты”, — возразил невесть откуда появившийся внутренний голос, сильно смахивающий на говор первого президента России. — Новиков тебя разыгрывает. Не верь лицедеям, сейчас будут деньги на культуру просить”.

— Я слышал, что в Таращанском лесу найден местными следопытами полусгнивший труп без головы, — продолжил Воланд.

“Он не артист, — отмахнулся от внутреннего голоса Соболев, — этот мужик денег не просит на культуру, значит — не артист и это не розыгрыш”.

— Да, мессир, — подтвердил клетчатый и, широко раскрыв рот, зевнул. — У покойного жуткая судьба: за прелюбодейство он наказан вечным земным скитанием.

— А вот Соболев жене не изменял, он хороший, — весьма уважительно посмотрел на бывшего премьера Воланд, — и мы ему непременно поможем. Эй, вы, двое, а ну быстро придумайте сказку для домохозяек о том, как два смелых журналиста под прикрытием украинской службы безопасности искали в стольном Киеве голову покойного и назовите его Георгием Горделадзе.

— Но это же вранье, мессир. Никакой он не Горделадзе. Вы же сами велели разрыть могилу Петренко, бухгалтера райпотребсоюза, и положить тело на дороге, оставив голову и руки в гробу.

— Это не имеет никакого значения, — скривился, как от спиртового уксуса Воланд, — пусть эти двое ищут голову Петренко и несут всякую чушь в книге — при условии, что в этом жутко независимом расследовании примет самое активное участие Сергей Васильевич Соболев. И еще, я бы хотел, чтобы в этой предвыборной книжонке были такие слова… — Воланд пристроил на носу очки, достал из кармана листок бумаги и стал читать: “Соболев Сергей Васильевич — премьер-министр правительства Крыма — крепкий широкоплечий человек с открытым располагающим новорусским лицом. Чем-то он был похож на артиста Евдокимова”.

Оторвавшись от бумаги, строго заметил:

— Это обязательно, Евдокимова массы любят, особенно в селе, а у Сергея Васильевича электорат как раз сельский. Однако продолжим описание главного положительного героя вашего романа:

“Соболев определенно располагал к себе, — в нем не было ничего напускного, «номенклатурного»”.

— Но это же неправда, мессир, — совершенно бессовестным образом прервал чтение бумажки клетчатый, — у Евдокимова морда красная, а у Сергея Васильевича проступает на щеках нездоровый румянец. Я подозреваю, что он страдает...

— Молчать! — прикрикнул Воланд. — Я запрещаю расстраивать нашего гостя раньше времени. Ему еще предстоит искупить вину перед людьми на раскаленной сковородке в аду, но это будет потом, — а в книге должно быть написано примерно так: «Соболев заговорил о крымских винах. О чудовищной трагедии горбачевской эпохи, когда безжалостно вырубалась элитная лоза. О самоубийстве знаменитого винодела».

— Этот пассаж несомненно понравится сельским труженикам — возделывателям винограда, — неожиданно заговорил молчавший до этого длинный худой язвенник треснутом пенсне.

“Соболев говорил горячо, страстно о наболевшем, — проигнорировал реплику длинного в пенсне Воланд. — В его голосе слышались горечь и скрытая ярость... Обнорский ощутил симпатию к этому крепкому открытому мужику, (хотя слово «мужик» как-то не очень употребимо к премьер-министру)”.

Как вы считаете, не переборщил ли я с эпитетами? — поднял глаза от текста Воланд и, хитро прищурившись, подмигнул Соболеву.

— Мне кажемся, что в самый раз, — залился румянцем скромный премьер, — ничего изменять не надо.

Текст ему явно нравился. Соболев представил свой портрет с автоматом в руках на обложке книги и улыбнулся.

— Что ж, продолжим. Теперь сделаем реверанс в сторону питерских сказочников.

“За наше знакомство! — сказал Соболев, и бокалы с рубиновым вином сошлись, пропели глубоко, мелодично... — Жена, можно сказать, настояла, чтобы я прочитал. «Переводчика». Я ведь в силу своей работы довольно таки занят и свободного времени не густо... Но Валентина настояла, и я прочитал. За одну ночь! И сразу понял, что это пережитое, это выстраданное. Это НАСТОЯЩЕЕ...”. Соболев говорил искренне, от души: “Я берусь об этом судить потому, что сам прошел через Афган, был пулеметчиком и даже (Соболев усмехнулся не очень весело) был награжден... так что понимаю”.

— Очень хорошо, — захлопал в ладоши кот, — продолжайте, мессир. — Я просто счастлив услышать такие красивые слова о первом руководителе Крыма. Хотелось бы что-нибудь о его деловых качествах. Ну, хоть чуть-чуть, мессир, иначе народ нас не поймет. Врежьте соцреализмом по бездорожью и разгильдяйству! Да здравствует советский руководитель, денно и нощно думающий о своем народе! — стал, словно шелуху от семечек, выплевывать из рта лозунги и рекламные слоганы усатый. В конце концов длинному язвеннику это надоело и он пристукнул спутника подвернувшимся под руку восьмым томом собрания сочинений Ленина.

Ленинские произведения весьма плодотворно повлияли на безумца и он, прокричав напоследок что-то невнятное о прокладках «Ультра» затих, облизнувшись.

Воланд осуждающе посмотрел на спутников и продолжил с металлом в голосе: «Соболеву было сорок лет, он имел за плечами огромный жизненный, хозяйственный. военный и политический опыт. Это был очень жестокий опыт. Два с половиной года назад он взвалил на себя непомерно тяжелую ношу под названием «Крым». Жена тогда спросила: «Тебе это надо, Сережа?» Они сидели вечером дома, в кухне, пили чай с айвовым вареньем. Уютно светила лампа, по углам кухни лежал полумрак... Валентина смотрела в лицо мужа и спрашивала: “Тебе это надо, Сережа?» — Надо, — ответил он после паузы. — Мне, Валя, это надо... Думаешь, не справлюсь?

— Справишься, — сказала она. — Ты справишься. А я тебе помогу.

— И он справился! — дико вращая глазами, безумно завопил наглый котяра. — За каких-то два года списюкал триста миллионов долларов из госказны. Да здравствуют казнокрады и расхитители! Обитатели свалок и городских помоек, еще выше поднимем знамя дикого крымского капитализма! Распродадим Родину по кусочку!

— Мессир, я не могу больше сидеть рядом с этим придурком! Он кого угодно на тот свет сведет своими дурацкими лозунгами, — застонал язвенник в пенсне.

— Замолчите оба! — вскочил со стула Воланд, — вы что тут себе позволяете в присутствии уважаемого человека, героя, красавца, передовика производства. Где ты нахватался этой дряни?

— Мессир, это не я. Это народ моими устами, — униженно залепетал усатый, — обворованный, обманутый, умирающий от холода и болезней. Даешь НАТО! Все на борьбу с Бунчуком! Наше знамя — Тимошенко!

— Я же вам говорил — не ходить на митинги! — рявкнул Воланд. — Они там такое несут, что даже мне, властителю дум людских, непонятно кто, кого и за что. И не сметь читать на ночь украинских газет!

— А что я сказал, — мгновенно успокоился кот, — я ничего такого и не сказал. Подумаешь, триста миллионов. Да для нашего премьера — это семечки. Честное слово, мессир! Я вас внимательно слушаю.

— В книгу непременно надо внести героическое прошлое уважаемого Сергея Васильевича. Я бы добавил сюда его воспоминания о войне: «Неожиданно он вспомнил Афган. Это было в невероятно тяжелом для Советской Армии 84-м году. «Ограниченный контингент» нес тогда тяжелые потери, но для Соболева афганская эпопея подходила к концу — он возвращался в Союз. Судьба была к нему благосклонна — она провела сержанта Соболева по Панджерскому ущелью почти невредимым. Однажды автоматная очередь обожгла ему бровь и «причесала» волосы. В другой раз пуля сбила с него панаму... Смерть была рядом совсем рядом. Но судьба хранила его — Соболев отделался контузией. Позже эта контузия... напомнит бессонницей и головными болями. Но тогда, в сентябре 1984 года, он считал, что ему повезло: руки, ноги целы и он возвращается домой».

Соболев с умилением слушал трескучий голос Воланда. Ленивые мысли щекотали сознание приятной истомой: “Дьяволу продал душу, а ведь ничего страшного не произошло. Какой симпатичный старикашка! И слова обо мне хорошие нашел! А может попросить плеснуть в книгу немного желчи о моих врагах. Было бы неплохо Ворона опустить. Сколько он мне нервов попортил”.

— А не могли бы вы в этой книге о моих врагах рассказать? — немного смущаясь, спросил Соболев.

— О врагах самое время, — засуетился клетчатый, — а то, что за жизнь без врагов! А ну врежьте негодяям по самое не могу!

Соболев кашлянул в кулак, приосанился и хорошо поставленным начальственным голосом заговорил:

— Мне противно смотреть, как к Крыму кровососы прилепились — Отцы да Вороны. Прилепились, сосут из Крыма кровь, строят особняки. Конечно, я пошел на премьерство... Не мог не пойти. И три года я в Крыму строил, от паразитов его чистил... Команду работоспособную собрал, ворюг из администрации подвычистил. Меня пять раз свалить хотели. Точно знаю — компромат искали...

— Наслышаны, наслышаны о вашей эпопее с квартирками пятикомнатными, — засмеялся Воланд, — которые вы то в общежитие превращали, то в постоялый двор. Да и с домом у вас что-то не то было.

— Клевета это все. Я в суде отбился! — повысил голос Соболев.

— Знаем мы ваши суды, любезный, — влез в разговор клетчатый, — вот если б вы на нашем суде в аду доказали свою правоту, тогда б я вам поверил. Вы лучше расскажите, как вас с должности скинули.

— Несколько шакалов, которым я сильно мешал воровать, сумели объединиться и навалились на меня сворой... Они объединили бабки, проплатили бешеную пиар-кампанию здесь, в Крыму. Потоки грязи лились невообразимые...

— И вы не устояли, Сергей Васильевич, выпали из обоймы. Потеряли должность и не смогли выполнить свои обязательства перед главным спонсором, — продолжил Воланд.

— Я ему ничего не обещал такого... Представьте себе, что этот арабский террорист требует себе Воронцовский дворец. Царем себя чувствовать на крымской земле желает.

— А вы ему Бахчисарайский отдайте, пусть ханствует, — посоветовал клетчатый.

— Он царем хочет быть, а не ханом. А может, вы его убедите, что это невозможно, — с надеждой спросил Соболев у Волонда. — Дело в том, что Воронцовский дворец я киевским атаманам уже пообещал. А тут еще журналисты о «сделке века» пронюхали. Уж лучше б его оползень в море унес, чем каждый день с этим жульем по поводу царских хором общаться.

— Вас премьером сделали из ничего, чтобы вы нужным людям в Киеве дворцы южнобережные раздали, а вы тут развели демагогию! — неожиданно заорал страшным голосом Воланд. — Да еще с этим террористом нерусским связались. Вы знаете, что Абу Нидаль бессмертен. Его ни пуля, ни бомба не берут!

— Я это все понимаю, — картинно схватился за сердце Соболев, — но должен же быть хоть какой-то порядок, пусть хоть в очередь станут, не могу я их всех сразу дворцами облагодетельствовать.

— А всех и не надо — вновь влез в разговор клетчатый, — Вы самым нужным отслюните собственности побольше и все будет хорошо. А то себе все гребете лопатой, надо и начальству кое-чего подкинуть.

— Да я, да я самый нищий из элиты, — закричал Соболев. — У меня только квартира приватизирована государственная!

— А счет в Швейцарском банке? — ехидно поинтересовался клетчатый.

— Да какой там счет! Нет у меня никаких счетов. Это у Кравчука счет в Швейцарском банке нашли парламентские следопыты, а у меня нет.

— Не нашли или его нет в природе? — голосом прокурора Вышинского продолжил допрос клетчатый. — Разоружитесь перед партией, коммунист Соболев.

— Если не нашли, значит, нет! — ушел от прямого ответа Соболев, — и вообще, мне непонятно ваше недоверие. А может вы посланы сюда Вороном и его коммунистической братией?

— Мессир, неужели я похож на коммуниста? — всплеснул руками клетчатый. — Меня еще никто такими словами не оскорблял! Тимошенковцем называли, жириновцем — было дело, а после того, как я му-му утопил в реке, один умник сказал, что я социалист-утопист.

— Думаю, что вы в корне не правы, господин Соболев, — вмешался в разговор Воланд, — ну какой из этого прохиндея и фигляра коммунист? Да и у нас в Аду — компартия вне закона. Специальный указ принят. Теперь мы над всеми партиями стоим, за людьми присматриваем, чтоб чего непотребного не натворили в отсутствии политотдела и ЧК.

— А вы докажите, что вы не коммунисты, — продолжил прессовать незнакомцев Соболев, — опубликуйте телефонный разговор Ворона в этой книге.

— Мессир, подслушивать телефонные разговоры большой грех, мы не можем на это пойти, — картинно упал на колени клетчатый, — остановите этот беспредел.

— Я ничего не могу сделать, — печально покачал головой Воланд, — желание гостя — закон для хозяев. Разглашай тайну телефонных разговоров, Соболев, разглашай. Только потом не обижайся, если мы мысли твои тоже огласке предадим.

Но премьер-министра эта угроза не испугала. Ему очень, очень хотелось опустить Ворона. Соболев расправил плечи и произнес: “А разговор был такой:

— Привет, Ленчик, — сказала трубка. — А ты чего такой злой?

— А-а... это ты? Привет... Да я не злой, просто достала блядь одна.

— Ну, без блядей тоже, знаешь, не в кайф... Нужны бляди-то, — с усмешкой сказал звонивший.

— Да она не в том смысле блядь... Она такая блядь... Журналистка, короче. Обосрала меня на телевидении с ног до головы…

— Так это, наверное, Елена Кагаева? По поводу твоей скромной хижины, Ленчик?

— Она, сучка драная...

— Ты, Ленчик, назначен у нас главным большевиком в Крыму. Тебе по положению должна быть присуща большевистская скромность и где-то даже аскетизм... А ты, щусенок, отгрохал себе особняк стоимостью пять лимонов зеленью...

— Два лимона, — процедил Ворон.

— Всего за два? — оживился киевлянин. — Так это же в корне меняет дело, Леня. Ты так и объясни своему электорату: я, борец за права пролетарьята Леонид Ворон, построил себе особнячок всего за два лимона зеленых... Они поймут Леня. Обязательно поймут”.

— Не было этого разговора, вы что-то путаете, уважаемый Сергей Васильевич, — зачастил клетчатый. — Я ведь с Ворона глаз не спускал, пока он Крымом правил, да и особнячок тот на два лимона не тянет.

Соболев помрачнел, но спорить не стал. Он и сам знал, что соврал с телефонным разговором, но уж больно хотелось уделать Ворона. Сколько он крови попил премьерской. Попробуй тут рассчитайся со спонсорами, когда его счетная палата нос повсюду сует.

— А я бы оставил этот диалог в книге, — вмешался в разговор Воланд, — в конце концов премьер-министр имеет право на вранье такое же, как и простые смертные. Вот вы мне только скажите, как филолог филологу, а не слишком ли грубо звучат эти около-литературные слова. Они вам не режут уши?

— Это народная речь, — воспрял духом Соболев, — и через эти слова можно передать всю глубину падения Ворона. Это очень хороший прием. Мордоделы мне советовали именно так бороться с конкурентами.

— Я бы, конечно, воздержался от употребления столь неблагозвучных фраз, — поморщился Воланд, — но требование гостя — закон. В печать ее, господа! И пусть отныне неповадно будет всяким проходимцам обижать нашего горячо любимого, мудрейшего из наимудрейших — Сергея Васильевича Соболева.

В эту секунду кто-то стал хлестать Соболева по щекам. Он открыл глаза и увидел перед собой Абу Нидаля.

— Вам книга на голову упала с потолка зимнего сада, — пояснил он, протягивая пострадавшему том, на котором было выведено: «Андрей Константинов, Александр Новиков «Расследователь: Предложение крымского премьера».

— Здорово же меня шибануло, что даже Воланд привиделся со свитой, — пробормотал бывший премьер-министр. — И так все правдиво разыграли, проходимцы, что я им чуть было не поверил.

— А книгу эту и вправду о вас написали? — участливо спросил собеседник. Ему казалось, что Соболев еще не в себе.

— Про меня, а что тут скрывать. У нас в Крыму выборы в разгаре. Мои конкуренты электорат водкой потчуют, прогнившей крупой, а я решил каждому избирателю подарить по книге. Пусть прочтут правду о премьере, какой он хороший, красивый и умный. Крестьяне листовкам уже не верят, а вот книги у них вне подозрений.

— С вашим образом, белым и пушистым, мне все понятно, — продолжил арабский террорист. — Но зачем было к «избирательному продукту» приклеивать убийство Горделадзе. Вам не кажется, что использовать ради победы на выборах людское горе — аморально. Даже я, террорист со стажем, не пойду на такое кощунство.

— Видите ли, выборы от человека требуют максимума. Приходиться работать на результат. А такие понятия, как мораль, порядочность, справедливость, из лексикона политиков давным-давно изъяты. Над моим имиджем работал целый институт. Ведущие политологи России и Украины обрабатывают сельский электорат моего избирательного округа. Поэтому, прошу вас: дайте денег, и я непременно выиграю выборы и вновь займу кресло премьера. Поверьте мне в последний раз... И тогда рассчитаемся по полной программе.

— Никитский ботсад отдашь?

— Клянусь, все отдам — и розарий, и рощу бамбуковую, и дворцы царские! Только помогите! Я — должен! Я — обязан выиграть эти выборы!

Марк Агатов.

вверх