Два часа с людоедом

В коммерческом ларьке неподалеку от СИЗО покупаю дорогие американские сигареты - для людоеда - и вхожу в проходную. Прикладываю к толстому стеклу журналистское удостоверение. О моем визите здесь предупреждены. Гремит металлическая решетка, и меня впускают внутрь. В сопровождении офицеров прохожу во внутренний двор тюрьмы. Вновь грохот стальных дверей, железная решетка и я оказываюсь в строго охраняемом блоке. Здесь, в одиночных камерах, ожидают последнего конвоя в небытие тридцать убийц, приговоренных к расстрелу.

Контролер вставляет ключ в замок, а его коллега в метрах двадцати от камеры набирает секретный код. На пульте у дежурного по СИЗО зажигается тревожный сигнал. Видеокамеры осматривают коридор и лишь после этого проворачивается ключ в замке.

Тяжелая металлическая дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться только один человек. Юрию Шалину надевают наручники, и мы входим в узкую сумрачную камеру. Здесь нет кровати. На небольшое возвышение положен деревянный настил, матрац, подушка, простыни. Второе такое же возвышение служит столом.

Я здороваюсь, достаю сигареты и предлагаю закурить.

Людоеду на вид около сорока, черноволосый, среднего роста и совсем не страшный. Во всяком случае, на улице на него вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание.

- В наручниках не смогу курить, - говорит он очень тихо,

Мы стоим в метре друг от друга. Я пытаюсь настроиться на его волну, влезть в его шкуру, прочесть его мысли... То, что он произнесет здесь, не станет откровением. Для Шалина встреча с журналистом последний шанс. Приговор вступил в законную силу еще 15 мая 1997 года... Он написал Президенту прошение о помиловании. Статья в газете может спасти ему жизнь... если ее прочтет Президент. Шалину надо убедить стоявшего перед ним человека в том, что он не виновен, осужден по ошибке...

Он поступает именно так, как я и думал. Цепляется за соломинку.

- Я не рассчитываю на то, чтобы мне смягчили приговор, - говорит он вначале очень робко. Потом голос его крепнет. - Я настаиваю на том, чтобы был справедливый приговор, а на основании наших законов приговор должен быть другой.

- И что вы заслужили? - По нашему законодательству я вообще не подлежу суду...

- Вы не совершали преступления? -уточняю я на всякий случай.

- Нет, - резко мотнул головой людоед, - я хотел сказать, что совершил поступок в ТОМ состоянии. ..Я не мог владеть собой. То есть, я не отвечаю за этот поступок...

Канва будущего разговора становится предельно ясной. Шалин будет доказывать, что он психически болен. Был невменяем...

- Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?

- Да. Несправедливо, - Шалин видит во мне союзника. - Суд вынес приговор по представленным ему фактам предварительным следствием и судебной экспертизой... Это неправильное решение, поскольку я считаю, что убивать нельзя ни при каких обстоятельствах.

- Но вы же убили? - начинаю прессинговать я,

- Не убивал! Я не убивал! - кричит Шалим.

- То есть, на вашей совести нет ни одной жертвы?

- Именно на моей совести нет ни одной жертвы! Я - чист!

- Значит, вы не убивали, не резали и не ели этих людей?

- Нет, Я их не ел, - Шалин опустил голову, и с трудом выдавил. - Это было насчет еды - это как бы было... Может и я убил... Я не отрицаю, потому что я не помню.

- Значит, вы не помните: ели или нет?

- Это я помню. Потому что это могло произойти... Свидетель, которая была все время со мной, говорила мне потом, что я ел там... Это была имитация просто... Имитация признаков людоедства...

По людской логике - то, что совершил Шалин, мог сделать только душевнобольной... Людоед был уверен, что его признают сумасшедшим и вместо камеры смертников отправят в больницу.

Однако врачи-психиатры посчитали Юрия Шалина вменяемым,..

ИЗ МАТЕРИАЛОВ УГОЛОВНОГО ДЕЛА: «22 марта в 21 час 30 минут Шалим, находясь о нетрезвом состояния в квартире №... дома 35 по пр. Сталинграда в Севастополе, взял нож и напал на хозяйку квартиры Джамбулову (фамилии потерпевших изменены) и стал требовать у нее золотом доллары. Джамбулова сказала, что у нее денег нет. Тогда Шалин заставил раздеться Джамбулову и Крайнюю -женщину, которую привел с собой, привязал их к журнальному столику, стал бить кулаками и ножом по лицу и телу. Пытался ввести потерпевшим во влагалище нож, отправлял на них естественные надобности и ударил ножом в грудь Джамбулову. Когда Крайняя потребовала от Шалина прекратить издевательства, он нанес ей пять ножевых ранений в шею и грудь, отчего женщина умерла. После чего Ша­лин отрезал от трупа Крайней молочные железы, положил их на журнальный столик и сказал, что сделает с Джамбуловой то же самое, если она не отдаст золото и доллары. Однако убить ее не успел из-за того, что пришли знакомые хозяйки. Шалин, прихватив с собой пакет с продуктами и бутылку водки, сбежал с места преступления...»

Я напоминаю Шалину о том, что он вытворял. Убийца мрачнеет, на некоторое время замыкается в себе и пытается оправдаться,

- Накануне этого поступка, - жестокое убийство Юрий Шалин упорно называет «поступком», - меня сутки продержали в милиции без всяких обвинений... Я по выходу из милиции буквально через несколько часов совер­шил этот поступок... Я шел домой. По дороге навестил приятеля. Я его жену просил, чтобы она мне нашла подругу какую-нибудь. Потому что с женой я своей не жил. Она мне говорит, что может познакомить с девчонкой. Я спрашиваю: «Хватит миллиона?» (Тогда еще карбованцы были). Она гово­рит, что хватит. Я поехал домой, одолжил у отца миллион. Она повела меня на квартиру. А там квартирная хозяй­ка тоже имела на меня виды. Начала препятствия чинить из-за того, что не ей привели мужика... А что было дальше, не помню...

В себя я пришел только под утро на остановке. Потом вечером в тот же день пришел к знакомым вместе с девчон­кой, выпили с ними... Утром проснулся - три трупа...

ИЗ МАТЕРИАЛОВ УГОЛОВНОГО ДЕЛА: «23 марта в 17 часов, находясь в квартире у Павлова по ули­це Крылова, 15, после распития спиртного, Шалин затеял драку с Павловым и нанес ему пять ноже­вых ранении, отчего тот умер. Потом Шалин завел жену и тещу Павлова в ванную и убил там пожи­лую женщину. Павлову и Борисову заставил раздеться, отрезал половые органы у мужа Павловой, заставлял обоих женщин их съесть. Когда Павлова отказалась выполнить требования садиста, Шалин нанес ей несколько ударов ножом в шею и перерезал сосу­ды. От сильного кровотечения женщина скончалась.

Шалин вскрыл трупы, вырезал печень, сердце и легкие, отнес все это на кухню, сварил их и съел. Потом заставил есть половые органы Павлова свою подругу Борисову. Уложил ее на диван, бросил на Борисову обезображенный труп Павловой, долго избивал ее и заставил есть вырезанное у трупа глазное яблоко. Затем приказал Борисовой надеть колготы, ночную рубаху и танцевать перед ним. После чего стал резать но­жом на ней вещи, заставлял лаять и мяукать. Затем бритвенным станком стал брить потерпевшей внутреннюю поверхность обеих бедер, наружные половые орга­ны, при этом угрожал женщине убийством. После чего изнасило­вал ее в извращенной форме.

Всю ночь Шалин избивал Борисову, насиловал ее и лишь в 11 часов утра на следующий день они вдвоем ушли из квартиры».

Ничего этого людоед, конечно, «не помнит». Он пристально смотрит мне в глаза и твердит о том, что психиатры его обидели. Потому что он больной, и судить его нельзя.

- Я альтруист, - говорит людоед. -Я с пяти лет учился играть на скрипке и фортепиано. У меня художественный склад ума. В четвертом классе я остался на второй год, и меня посадили в спецшколу. А потом пошло-поехало. У меня пять судимостей. Но я никогда не воровал, не насиловал, не убивал.

- За что же судимости? - задаю я очередной вопрос.

- Надо ж кого-то судить. - тревожно огладывается он на тюремного над­зирателя, - просто я попал в эту струю с 11 лет. Первый раз меня посадили за бродяжничество, потому что я жалел таких как я - сверстников. Ну. с ними выпивал, поддерживал компании, матерился...

Шалин ищет оправдание своему «поступку» в детстве, намекает на «плохую» наследственность. Но он не похож на больного. Во всяком случае, сейчас...

Диалог с людоедом мне напоминает настольный теннис. Шарик перелетает с одной половины стола на другую монотонно и бессмысленно. Шалин не хочет мне помочь понять себя, а я не верю в его болезнь.

- Завтра в соседнюю камеру придет священник исповедовать женщину, которую, как и вас, приговорили к расстрелу за убийство. Не хотите ли с ним встретиться? - задаю я вроде невинный вопрос.

Шалин напрягся. Мне даже пока­залось. что в нем борются два существа: одно подстрекаемое кем-то черным, а другое - готовое смириться с судьбой и призвать в камеру священника. Наконец, он разжимает зубы.

- Понимаете, мы сейчас говорим... Мы не знаем интеллектуальный уровень других, а они реальность вот этого всего мира не понимают...

Шалин ушел от ответа витиевато и хитро. Но мне показалось, что он очень боится священника. Нет, исповедоваться ом не станет, потому что считает себя жертвой, а не убийцей...

Я пристально смотрю в глаза людоеду и уже хочу задать главный вопрос - о той неведомой силе, которая толкнула его на преступление. Неожиданно он, будто прочитав мои мысли, в страхе отводит глаза и бормочет невнятно и быстро,

- Вы не там ищите правду... Меня на зоне достали... Все это копилось годами. Я ни за что просидел 18 лет.

- Большинство из тех, кто сидит в этом СИЗО, тоже помногу лет провели в зоне, но они не совершили тако­го дикого «поступка». Может, вас эти убийства заставили совершить?

- Нет! - кричит Шалин. Взгляд его мечется по камере. В его глазах можно прочесть неподдельный ужас, - не было никого. Это была болезнь! Его не было! Он не приказывал!

- Он - это Дьявол?

- Нет. Он не приказывал... - замыкается в себе людоед. Пауза длится очень долго. Наконец он решается вновь заговорить. - Я восемнадцать лет провел среди дебилов. Понимаете - они не чувствуют. А я чувствую эпилептика. Я чувствую, когда у него начинается припадок. У меня такая чувствительность...

И вдруг без всякого перехода та­ким же монотонным голосом:

-Я до этого пытался себя убить два

раза. Два раза тонул, умирал... Я смерти не боюсь. Я знаю, что будет после смерти,

- А что будет? - прерываю людоеда.

Пауза. Вновь долгая пауза и неожиданный ответ: «Будет хорошо»-

Похоже, что Шалин, просидев год в камере смертников, смирился с приговором и готовит себя к потусторонней жизни. И путь после смерти ка­жется ему светлым, легким.

- Я пришел к психиатру на зоне и сказал, что могу убить. А он такой си­дит, с претензией на исключительность и говорит: «Убьешь - будешь сидеть!» Я прошу, помогите как-то, чем-то... А он: «Убьешь - будешь сидеть!» Это в зоне! И вот сейчас тот же стресс. Я даже два раза садился в поезд и уезжал из дома. Черт знает куда. Потом в себя приходил...

Врачи-психиатры признали Щалина вменяемым, но он с этим не согласен, и уже в который раз рассказыва­ет мне о своем «странном» поведении после убийства.

- Я убил и поехал на рынок, на Центральный рынок. Там, где все, где милиция. Хожу по рынку. Убил человека два часа назад и хожу по рынку, да?! Я не помню ничего, что делал ночью, как убивал...

Людоед вопросительно смотрит на меня. Ждет вопроса, сочувствия... Я молчу. Шалин опускает глаза и продол­жает рассказ о своем «странном» по­ведении,

- В этот же день, вечером, пришел к знакомым. Они живут возле рынка. Выпили на мои деньги. Потом я ушел от них. Девчонку встретил. Пригласил выпить... Если бы я хотел убить их, то убил бы сразу и там остался. Зачем мне было тащить девчонку. Она в живых осталась - свидетель...

- И что было потом?

- Не помню. Утром проснулся - три трупа. Я в шоке. Она говорит: «Пошли опохмелимся». Вышли, я в магазин сходил, взял водку. Она меня ждала на скамейке полчаса. Выпили. Потом домой ее отвел. Она говорит: «Пой­дем ко мне. Там - это самое... Помоемся.» Ну, я пошел. Она говорит: "Давай я первая зайду, посмотрю, кто там дома...» Зашла. Через пять минут я поднялся. Слышу, за дверью у нее ребенок плачет, отец что-то говорит. Я позвонил. Никто не открывает. Думаю, значит, домой пришла - уже расслабилась... А ведь до этого ждала меня полчаса на скамейке...

В глазах людоеда читаю, вопрос:

«Как она мота так поступить?» Действительно, поведение женщины не укладывается «и в какие рамки. Всю ночь он насиловал ее, избивал» заставлял есть человеческие органы, убивал на ее тазах людей... Борисова все терпела, а потом ждала людоеда полчаса

на скамейке и даже хотела привести к себе в дом, рискуя ребенком, родным отцом..,

- А ведь я мог убить и ее, и ребенка... -словно прочитав мои мысли, монотонно без всяких эмоций говорит людоед. - ЕСЛИ бы я совершил этот поступок по своей воле, по своему желанию - я бы тут не сидел... Если бы я хотел их убить и сожрать, я бы не сидел. Я бы ходил там. Людоеды не сидят, они на свободе!

- И вы знаете таких? - срывается с языка дурацкий вопрос.

Шалин удивленно смотрит на меня. Качает головой и пытается меня образумить.

- Ваши вопросы меня шокируют... Потому что вы смотрите на меня не с той точки зрения, не с правильной точки зрения. Вы одержимы мнением, навязанным вам моим поступком.

И тут, признаюсь, я не выдержал.

- Так были трупы или нет?

- Трупы есть... - Шалин с ненавистью смотрит на меня и, не отводя глаз, продолжает, - а вот поступка не было. Поступок предполагает смысл... А у меня не было никакого смысла их убивать, а потом идти сдаваться.

- Как вы попали в милицию?

- Я сам сидел и ждал их, - людоед повышает голос. Для него это очень важно. Он считает это главным дока­зательством своего сумасшествия.

- После убийства троих я к пивному ларьку подошел, воды захотел. А в пивном торгует бывший милиционер. Я говорю, дай воды. Он кружки моет и отвечает, что воды нет. А потом торгаш глянул на меня и узнал. Мое фото по телевизору уже показывали. Я в розыске был за первое убийство. На второй хате, где три трупа - милиции еще не было, Я - к остановке автобуса. Уехать хотел, а тут смотрю - выходит из ларька торгаш с как-то мужике Спрашивает - фамилия твоя Шалин? Говорю - Шалин. Они говорят, по. с нами и ведут в тот самый ларек. Ñвязывают руки ремнем. А я и не сопротивлялся. Торгаш остался со мной, а второй пошел в милицию звонить. А я знаю, что телефона там рядом нет. Это ему надо бегать искать черт знает где...

Короче, мужик ушел, а у меня ремень этот упал с рук, Я даже не развязывал. Руки поднимаю и вижу - торгаша аж затрясло всего. А у меня в кармане нож складной. Я нож достаю и говорю торгашу, что его не трону. Мне просто жалко его стало. Вижу, боится, трясется весь, водочку предлагает. То воды не давал, а тут сразу водочку. Выпил я у него граммов пятьдесят водки...

- Бежать вы не пытались? - прерываю Шалина.

- Нет. Все двери были открыты... Я мог бы его пришпилить, кассу навернуть, свалить!

И тут я вижу его изменившееся лицо. Он бледнеет, а в глазах появляется что-то звериное. Похоже, что он не может простить себе оплошности, из-за которой оказался в тюрьме.

- И почему вы это не сделали? Шалин долго молчит, отгоняет страшные воспоминания, успокаивается и вновь превращается в «невинного ягненка».

- У меня смысл жизни остался последний - досмотреть родителей. Больше ничего не надо. Я и женщину искал, чтобы себя как-то подстегнуть, подтолкнуть. Мне ничего не надо было в жизни, ни жрать гам что- то особое, ни одежда, ни деньги... Я знаю, что такое счастье и мне этого хватало.

- А милиция быстро приехала? -возвращаю я Шалина к его последним минутам на свободе.

- Ходил тот мужик минут двадцать. А когда пришел, еще возмущался: такой случай, а они долго не едут.

- Вас привезли в милицию, и вы сразу сознались в совершенном?

- Да. Там свидетели остались. С первого трупа - три свидетеля, а со второго поступка - одна...

Шалин вновь меняется в лице, становится злым и напряженным.

- Если бы я хотел убить -я бы убил всех свидетелей. Чего мне терять?

- Вы считаете, что преступление совершили в состоянии болезни?

- Я не помню, понимаете. Конечно, болезни. Меня, видите, трясет всего. Я не могу с людьми! Я вижу, что мне не

верят. Не было эксперта... Я не виню суд, понимаете, я суд не виню. К следователю приводят, а он мне водки наливает. Бутылку давал... Я из горла выпью полбутылке и мы с ним разговариваем, Я просто мечтал по­пасть в камеру быстрее и залезть и петлю.

- Психиатры редко ошибаются, -качаю я головой. - Вы не похожи на больного.

И тут Шалина словно подменили. Он бледнеет, лицо становится страшным и злым. Еще секунда - и людоед бросится на меня. Я делаю шаг назад, выключаю диктофон и быстро покидаю камеру смертников. Сержанты снимают с людоеда наручники. Он хватает американскую сигарету, затягивается горьким дымом и зло смотрит через приоткрытую дверь в мою сторону.,. И вдруг я замечаю в его лице - лицо дьявола. Мне кажется, что это князь тьмы принял облик человека. Шалина нашли у порога роддома 35 лет назад И вот за восемнадцать лет тюрем и лагерей превратился скрипач в монстра-людоеда...

Выйдя за ворота СИЗО, я вдруг осознаю, что забыл напрочь назва­ние американских сигарет, оставленных мной в камере смертников. Их с удовольствием курит людоед, который считает себя душевнобольным из-за того, что не убил пятерых свидетелей.